Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких.

Он опять изобразил промокнувшего под дождем человека, чем вызвал смех окружающих. Не смеялся лишь один Баратынский, но и он не в силах был удержаться от улыбки.

Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),

Шли и твердили, шутя: «Какое в россиянах чувство!»

– О том и речь, какое в россиянах и нас, москвичах, чувство!! Браво! – тут же подвел итог этой живописной сценке Василий Дмитриевич. – Одно скажу на прощание: сердце России живет в Москве и только в ней.

– И я чувствую, как оно у меня бьется чересчур сильно, – пошутил Дмитриев, – поздно уже, друзья мои, поздно. А сердечко у меня и впрямь шалить начало в последнее время. И с чего бы это вдруг?

– Да, – согласились остальные, – пора на покой. Спасибо вам, дражайший Василий Дмитриевич и за угощение, и за воспоминания, и за слова добрые о нас всех.

– А еще за чудную вашу племянницу, – подхватил Бороздна, лукаво поглядывая в Катину сторону, но она лишь улыбнулась в ответ, освоившись в новой среде и привыкнув к комплиментам в свой адрес.

Глава четырнадцатая

Как-то днем в доме Корнильевых появился дородный с тяжелой отдышкой пожилой господин с гладко выбритым лицом. Его встречал сам хозяин и сразу провел к себе в кабинет, откуда раздавались их громкие голоса. Катя, сидевшая с Надеждой Осиповной в гостиной, поинтересовалась, кто это к ним пожаловал и почему они так громко говорят, на что тетушка ей со смехом ответила:

– Иначе не получается. Сергей Львович очень плохо слышит, а потому его собеседники вынуждены почти что кричать, чтоб он хоть что-то услышал.

– Он тоже поэт? – спросила Катя.

– Да, но далеко не таков, как его известный сын…

– О ком вы говорите?

– Да о Пушкине. Извини, не сказала, то отец его, Сергей Львович, известный всем остряк и острослов. Они с Василием Дмитриевичем постоянно соревнуются в острословии, но вряд ли мой супруг может его превзойти. Сейчас будем обедать, и ты ближе с ним познакомишься. А где батюшка твой? Отдыхает или погулять вышел?

– Они с Ванечкой пройтись решили, скоро вернуться уже должны.

– Хорошо, скажу, чтоб начали на стол накрывать.

И действительно вскоре Иван Павлович с сыном сильно замерзшие, но взбодрившиеся после прогулки, вернулись и всех позвали к столу. Гость с хозяином вышли под руку, громко над чем-то смеясь, изображая подгулявших мужичков, коверкая слова и мотая головой для большей достоверности.

– Ой, опять меня уморил Сергей Львович, – пояснил Корнильев сидящим за столом, – стал рассказывать и изображать, как его слуга отпросился за чем-то в трактир, а обратно, выпив изрядно, никак не мог в ворота попасть, говоря, будто бы его ограбили и по голове поленом стукнули. Правильно понял?

– Именно так, – поддакнул тот, – башкой о стенку бьется и орет: «Об меня полено сломали, башку проломили, а вы, сволочи, не открываете!»

– И что дальше?

– Я отправил кучера Сашку с плеткой, он и перепоясал его, как положено. Тот сразу и ворота нашел, и орать перестал. А мы все, домашние, в окно наблюдали эту сцену. Причем даром и театр посещать не надо.

Когда все сели, то Василий Дмитриевич представил своих родственников гостю, пояснив, что они совсем недавно приехали из Сибири.

– Вспомнил, – тут же нашелся тот, – как-то беседовал с одним то ли немцем, то ли датчанином, оказавшись с ним в одной компании. Вот речь как раз зашла о Сибири. И что бы вы думали он заявил? – обвел он взглядом собравшихся. – Ни за что не угадаете, о чем думают иностранцы, услыхав о Сибири…

– Очень может быть, – согласился Менделеев, – пока к нам туда не попадут. Потом сразу начинают думать иначе. Только вот надолго не задерживаются почему-то…

Вряд ли гость расслышал его слова, но согласно кивнул головой и договорил начатое до конца:

– Он нам и говорит, мол, вы, господа, поскольку там не бывали, вряд ли знаете тамошние порядки. А там заведено лошадей не утруждать, поскольку дорог нет совсем, а запрягают в сани зимой медведей и ездят на них.

– Интересно, как он себе это представляет, – улыбаясь спросил Корнильев, – и что он ответил? Тем более, обычно зимой среди медведей заведено спать в берлогах своих. Чтоб их запрячь надобно сперва разбудить, что довольно опасно. Такого мне еще слышать не приходилось.

– Оказывается брат его ездил то ли в Иркутск, то ли в Енисейск по торговым делам и там видел лохматых лошадей, а когда поинтересовался, откуда у них шерсть, то ямщик ответил, тоже тот еще шутник, видать, будто то новая порода от медведей выведенная. Немец этот понял, видать, половину, поскольку русского совсем не знал, но кто такие медведи, ему разъяснили. Вот он, возвернувшись, всем и рассказывал, как на медведях по Сибири ездил.

– Что о немцах говорить, когда наши исконно русские плохо представляют, где страна эта находится, – довольно громко подхватил тему Корнильев. – Один мой знакомый генерал доказывал мне, будто бы в Сибирь надо добираться сперва вниз по Волге, потом через Каспийское море попасть в Индию, оттуда в Китай, а уж потом только в Сибирь, – захохотал он.

– Что с генерала взять, они привыкли приказы исполнять, а думать при этом совсем необязательно, – развел руками Пушкин.

– Вы не дослушали, – поднял указательный палец Корнильев, – он пояснил, будто бы его отец, служивший при Павле Петровиче, был направлен в отместку Англии за ее проказы против России в Индию занять ее и выбить тех самых надоевших императору англичан.

– Неужели было такое? – спросил с удивлением Менделеев. – Никогда ни о чем подобном не слышал.

– Было, не было, сказать сейчас трудно, но тот генерал со всей невозмутимостью рассказывал, что после того, как император скончался, полк его вернули обратно, а вот пушки, что к полку приписаны были, оказались в Сибири. Отец его за это пострадал, был понижен, а потом и вовсе подал в отставку. А пушки те до сих пор ни где-нибудь, а где, вы думаете? – Он посмотрел на всех, но, не получив ответа, закончил со значением: – Да у нас, в Тобольске. Это со слов того самого генерала. Так что, чего немцам удивляться или датчанам тем более. Для них, что в Сибирь, что на Луну отправиться, почти что одно и тоже.

– А ведь прав тот генерал, – неожиданно заявил Менделеев, – насчет Индии не знаю, а что пушки те до сих пор в Тобольске лежат вместо