Последний трюк - Себастьян де Кастелл

Наученный опытом, я подождал ещё на тот случай, если кто-нибудь вернётся, но из комнаты донёсся измученный, ломкий голос:

– Не бойтесь. Они не вернутся ещё много часов.

Я поднялся из своего укрытия. Прежде чем войти в комнату, тщательно и методично размотал древнюю верёвку Бича с правой руки, затем вынул из ветхого войлочного мешочка в кармане грубо вырезанные кости, которые дала мне Эмельда. У Нифении уже были наготове два амулета: ящик с запертой в нём грозой и пара крошечных механических паучков.

Рейчис и Айшек демонстрировали зубы и когти, а также своё отношение к происходящему.

– На пол, голокожий! – прорычал Рейчис, прыгнув в комнату. Его мех сделался иссиня-чёрным с красными полосами.

Айшек быстро последовал за ним, подражая словам Рейчиса; вырываясь из пасти гиены, они пугали ещё больше.

Вид Бога застал меня врасплох. Он был всего лишь мальчишкой, иначе не скажешь. Одного роста со мной, хотя вес его вряд ли равнялся хотя бы половине моего. Он был не просто худым… Он был растянутым. Он выглядел так, словно кто-то прибавил ему года, вытянув конечности на дыбе, пока всё тело не сдалось, выдав много лет жизни всего за несколько часов. Но при виде Рейчиса и Айшека он засмеялся радостно, как любой ребёнок.

– Они красивые!

Его невинное веселье так не вязалось с рядами чёрных знаков, начертанных на его торсе, что я ещё крепче сжал кости. Поймав мой пристальный взгляд, мальчик смущённо замолчал. Неуклюже, с явным усилием он натянул простую белую робу на своё всё ещё кровоточащее тело.

Я решил, что лучше начать с чего-нибудь простого.

– Сколько тебе лет?

– Точно не знаю, – ответил он.

Нифения подошла ближе, вглядываясь в его одежду, сквозь которую уже просачивалась кровь.

– Ты знаешь, когда родился?

– Почти год назад, – ответил он, но тут же передумал. – Хотя, возможно, с началом мира.

– Тебе придётся выбрать что-нибудь одно, – сказал я.

Слабая, почти извиняющая улыбка появилась на его усталом лице.

– Потому что, если я ребёнок, попавший в ловушку чужих махинаций, ты откажешься меня убить, несмотря на последствия, которые моё существование принесёт миру.

Он перевёл взгляд на мой сжатый кулак.

– Но если я воистину Бог, ты бросишь кости, сделанные моим народом из срубленного первого дерева баоджара, чем свяжешь меня, а затем обернёшь вокруг моей шеи Бич, сделанный из его коры, и без колебаний меня задушишь.

Он покачал головой.

– Нет, друг мой, я не освобожу тебя так легко от бремени твоей совести. Кроме того, разве королева, которой ты служишь, не претендует на то, что она одновременно двенадцатилетняя девочка и воплощение двухтысячелетней королевской линии своего народа? Почему для неё такой парадокс допустим, а для меня нет?

Рейчис поднял на меня глаза.

– Ну не знаю, Бог этот парень или нет, но он уже приводит меня в убийственное настроение. Может, просто задушим его и покончим с этим?

– Есть и третий вариант, – сказал я, продолжая осторожно сжимать кости и Бич и подходя к мальчику. Бог выглядел всего лишь болезненным, измождённым парнишкой, неспособным причинить кому-либо вред, но это меня не обмануло. – Ты мог бы исцелить моего друга и пообещать покинуть храм, пойти туда, куда идут Боги, которые не вмешиваются в человеческие дела. Сделай это, и будем считать, что мы квиты.

Казалось, моё предложение позабавило его, хотя я заметил, что он отступил назад.

– Ты начинаешь с Пути Воды, не так ли?

Он показал на маленький письменный стол, заваленный книгами и исписанными листками бумаги.

– Мои слуги требуют, чтобы я много читал о делах этого мира. Самыми занимательными мне кажутся аргоси.

– Зачем Богу книги, чтобы что-нибудь узнать? – спросила Нифения.

– А почему бы и нет? – ответил мальчишка.

– Если тебе известны Пути Аргоси, – начал я, крепче сжимая рукоять Бича, – тебе известно, что, когда Путь Воды терпит неудачу, вскоре мы переходим к Пути Грома. Поэтому предлагаю заключить сделку.

Мальчик пытался скрыть свой страх, но я видел: он искренне боится того, что я могу сделать.

– Твой друг… – сказал он. – Судя по твоим угрозам, её жизнь для тебя куда важнее, чем жизни всех остальных, кто может погибнуть, если начнётся война. Кто этот образец добродетели, о котором ты говоришь?

– Её зовут Фериус Перфекс, – ответил я более злобно, чем намеревался, потому что не был уверен, не потешается ли надо мной мальчик. – Пока мы здесь с тобой стоим, одно из твоих так называемых чудес убивает её!

Он смутился.

– Такое подлое заклинание вряд ли можно назвать чудом.

– Проклятие, – объяснила Нифения. – Банда твоих правоверных наслала на неё Проклятие.

– А, – сказал Бог, – теперь я понимаю, хотя мы называем ритуал по-другому. Для нас это форма посвящения, предназначенная для…

Я перебил:

– Мне всё равно, как вы это называете. Ты можешь положить ему конец или нет?

– Думаю, способ есть, – ответил он. – Да, я могу спасти жизнь Фериус Перфекс, вернее, мы можем спасти её жизнь.

– Как?

Он показал на Бич в моей правой руке.

– Тебе нужно всего лишь обмотать его вокруг моей шеи, очень туго скрутить и держать, пока я не задохнусь.

– Убить тебя – единственный выход?

Он кивнул. Длинные, неестественно тонкие пальцы потянулись к вороту робы, обнажив верхнюю часть меток, вырезанных на его коже.

– То, что ты называешь Проклятием, не одно из моих чудес, хотя его сила исходит от меня, как моя исходит от священных слов на моей плоти. Я, так сказать, и сосуд, и вино.

– Так вот что значит быть Богом? – спросила Нифения. – Быть всего лишь… собранием чудесных событий?

Он пожал плечами, как будто его не тревожило такое противоречие, но я понял, что этот жест – мальчишеская уклончивость.

– Он не знает, – сказал я. Вспомнив его вчерашние слова, я решил выложить свои размышления. – Его помощники говорят ему, что он Бог, но у него нет ни воспоминаний, ни представления о том, как он им стал. Его учат теологии Берабеска, говорят ему, во что верить, но он чувствует: чего-то недостаёт. Вот почему он заговорил со мной, чужаком. Он думает, что странная связь между нами может раскрыть правду о том, кем или чем он является.

Моё внимание привлекло то, чего я раньше не замечал: в дальнем углу комнаты на деревянном полу стоял единственный молитвенный диск около фута в диаметре. Заметив его, я засмеялся.

– Почему ты смеёшься? – спросил мальчик.

Я показал на деревянный диск для преклонения колен.