Последний трюк - Себастьян де Кастелл

– Кому ты молишься?

– Я молюсь о ниспослании мудрости.

– Да, но кто её ниспошлёт?

Он обдумал мой вопрос, а после отошёл в другой угол, где стояли два стула и небольшой шестиугольный стол с доской шуджан со всеми фигурками.

– Сыграешь со мной?

Безобидная просьба, но я стал отчётливо ощущать Бич в своей руке. Он завибрировал, как хвост гремучей змеи, почти умоляя меня первым нанести удар. Поведение «беспомощного ребёнка, попавшего в беду» действовало прекрасно, но само существование этого парня угрожало целому континенту, не говоря уж о Фериус.

«Если я сделаю это сейчас, – подумал я, чувствуя странную успокаивающую шероховатость верёвки в руке, – если я только… забудусь на мгновение и сделаю работу, ради которой меня послали, всё будет кончено. Вся неразбериха, опасность того, что армии будут истреблять друг друга на поле боя, страх за судьбу королевы, если победит не та сторона, неуверенность в том, что случится с берабесками, если они проиграют. Фериус слабеет с каждым днём. Она будет слабеть до тех пор, пока, как и моя мать, просто не… остановится».

– Что ты делаешь? – спросил мальчик.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы сформулировать ответ.

– Молюсь о ниспослании мудрости, наверное.

Он снова показал на два стула. Не зная, как поступить, я посмотрел на Нифению, но та уже уткнулась в одну из книг, которые асабли держали для своих арканистов. Айшек и Рейчис обнюхивали комнату, вероятно, в поисках добычи.

«Может быть, Нифения найдёт в одной из книг способ остановить Проклятие», – подумал я.

Положив Бич и кости на пол в нескольких футах от стола, я сел на один из стульев. Бог занял другой.

– Ты сказал, что только что молился. Можно узнать, кому?

– Понятия не имею. Полагаю, никому. Я не очень религиозен.

Мальчик наклонился над доской шуджана и заговорщически прошептал:

– Я тоже.

Я ничего не ответил, и он, откинувшись назад, спросил:

– Разве это не смешно? Я пытался пошутить.

– Скажи ему, что шутка так себе, – проворчал Рейчис. Белкокот обнюхивал в комнате все, кроме Бога Берабеска. – И спроси, где он хранит свои сапфиры.

– Что сказал твой белкокот? – спросил мальчик.

– Разве ты не знаешь? – подала голос Нифения, оторвавшись от очередного тома в кожаном переплёте. – Предполагается, что ты шестиликий Бог Берабеска. Ты мысленно общался с Келленом. Разве божество не может читать умы простых смертных?

– Я… – мальчик замялся, смущённо нахмурив брови. – Я не знаю точно, как всё это работает.

– Как работает что? – спросил я.

«Это, – ответил он в моей голове. – Это не одно из моих чудес».

– Ты ещё с кем-нибудь разговариваешь подобным образом? – спросил я.

– Только ещё с одним.

– С кем?

Он нахмурил юный лоб.

– Я не уверен. Он… советует мне.

– Как визирь?

Мальчик рассмеялся.

– О, мои визири тоже мне советуют. Советуют, когда просыпаться, когда спать. Они говорят мне, что есть и пить, какие лекарства принимать, какими бы противными ни были снадобья…

– Лекарства? Зачем Богу лекарства?

Он уклонился от ответа.

– Давайте вернёмся к нашей предыдущей загадке. Ты спросил, кому молится Бог, а я спросил, кому ты молился, когда искал мудрости.

– Да, но я вообще-то не искал ответа извне.

– Потому что каким бы ни был ответ, он ожидает внутри тебя, да?

Я кивнул.

Он раскинул руки.

– Тогда, возможно, то же самое происходит и со мной. Мудрость, которую я ищу, Бог, которому я молюсь, – он постучал себя по груди, – ждёт здесь.

Айшек оглянулся и дважды гавкнул. Рейчис хмыкнул в знак согласия.

– Гиена говорит, что если парень в ближайшее время не прекратит свою философскую болтовню, ему оторвут голову.

Я решил не передавать эту информацию Богу.

– Почему я здесь? – спросил я. Прежде чем он успел заговорить, я поднял руку. – Больше никаких умных увёрток. Больше никаких метафизических высказываний. Только простая истина.

В кои-то веки он дал прямой ответ, хотя не тот, который бы меня успокоил.

– Мне нужно, чтобы ты помог мне решить, Бог ли я. А если Бог, лучше мне жить или умереть.

– И каким именно образом мы должны это решить?

Он показал на чёрные линии вокруг моего левого глаза.

– Твои отметины. В них есть смысл, не так ли?

Я собирался пошутить, что они означают – всем людям и их собакам разрешено нападать на меня без повода… Но наконец-то понял, почему я здесь.

– Энигматизм, – выдохнул я. – Способность Чёрной Тени заглядывать в чужие тайны. Вот почему ты хотел, чтобы я пришёл. Вот почему ты до сих пор не уничтожил меня – потому что я энигматист.

Он ничего не сказал, но к тому времени я уже не нуждался в ответе.

– Ты веришь, что благодаря Чёрной Тени я смогу заглянуть в тебя и понять, действительно ли ты Бог!

– Ты сможешь это сделать? – спросила Нифения, отрываясь от очередной книги. – Как оно работает?

– Я… Это сложно. Я не могу включать и выключать энигматизм, как светящийся стеклянный фонарь. Способность требует найти в точности те вопросы, которые нужно задать.

Мальчик показал на разделявшую нас доску шуджан.

– Я обнаружил, что хорошая игра в шуджан всегда порождает множество увлекательных вопросов. Может, сыграем?

Я и не осознавал, как сильно скучал по играм в шуджан с Келишем по дороге в столицу Берабеска, пока не обнаружил, что играю против Бога.

– Я считаю, что в шуджане есть ритм, который освобождает разум, – сказал он, двигая одну из фигур. – Хотя число потенциальных ходов математически ограничено, их всё равно так много, что возникает ощущение, будто возможно всё.

В том варианте шуджана, в который мы играли, каждый из нас контролировал одну из шести сторон доски. Любой мог играть фигурами других четырёх сторон, но, поскольку за один ход допускалось перемещать всего одну фигуру, а противник во время своего следующего хода мог отменить ваш, разумнее было сосредоточиться на собственных армиях. Мы договорились, что с каждым ходом имеем право задавать друг другу вопросы.

– Как тебя зовут? – спросил я, двигая вперёд верблюда.

Хоть и не самый насущный, этот вопрос показался мне разумным началом.

– Воин, – ответил он и добавил: – Садовник. Часовщик, кающийся грешник, це…