Армяне в Турции. Общество, политика и история после геноцида - Талин Суджян

обязанность («Дело о двадцати классах») и так называемый налог на прибыль. Все это вместе составляет постгеноцидальный габитус. Этот концепт я предлагаю использовать для понимания того, как формируются такие государство и общество, в которых многое объясняет геноцид и его отрицание. Более того, в период однопартийности отрицание стало институционализировано. Это необходимо учитывать, чтобы понять социополитическую ситуацию того времени.

Турецкое государство после 1923 г. ставило целью превратить армянское сообщество в диаспору. Для того оно планомерно уничтожало правовые основания, на которых существовала армянская община, в первую очередь Nizâmnâme, и связанные с ними институты. Этот процесс начался сразу после 1915 г., но систематическим он стал в первые десятилетия после образования Турецкой Республики. Эти политические меры, а также их прямые и непрямые последствия, вынудили общину ликвидировать такие органы самоуправления, как Гражданско-политический совет, или прекратить созывы Национального собрания. Вместо этого была введена система единого управителя. Таким образом, Армянский патриархат и структуры, опиравшиеся на Nizâmnâme, по большей части потеряли свою эффективность (то есть способность защищать общину от государства) и влияние на общество, завоеванные на протяжении предыдущего века. Результатом этой длительной политики уничтожения институтов стал кризис, связанный с выборами патриархата. Вмешательство государства в кризис, стремление его участников добиться легитимизации от государства, а также социальный и правовой контексты, которые описаны в последней главе моей книги, – все это подтверждает, что государственная политика была направлена на планомерное уничтожение существующих общинных структур. Следует также помнить, что политика государства находила отклик внутри общины. Некоторые лидеры общины интернализировали постгеноцидальный габитус, чтобы встроиться в эту тиранию силы.

Притязания армян на равенство отклонялись как государством, так и лидерами общественного мнения. Если какая-то группа теряет, полностью или частично, свой потенциал действия и институциональное представительство, она в итоге лишается возможности требовать для себя равных прав и возможностей. Это происходит тогда, когда государство начинает решать, каким гражданам оно уделяет больше внимания, каких вообще вытесняет из общественной жизни, на каких начинает давить. Армянские интеллектуалы, которые боролись за равноправное сосуществование, не просто оказались маргинализированы – их сажали в тюрьмы, запрещали выпускать их газеты, многие из них были вынуждены покинуть страну. Таким образом, целое поколение армянских интеллектуалов потеряло связь со своим сообществом. Изучая этот период, я поняла, что значит быть «изгнанником совести» (bewusster Paria), или, как сказала Ханна Арендт, «принимать вызов и ответственность быть чужаком, в том числе среди своего же народа»[1114]. Армяне в Турции были превращены в изгнанников совести по историческим причинам и заплатили за это высокую цену. Историки, которые будут заниматься интеллектуальной жизнью армянского сообщества после образования Турецкой Республики, обязательно должны подробно изучать поколение Nor Or.

Помимо правовой сферы, постгеноцидальный габитус также задавал и легитимизировал специфические практики в Турецкой Республике. Отрицание вошло в жизнь общества и государства и закрепилось в ней. В связи с этим стали нормой и после 1923 г. начали воспроизводиться определенные практики: ограничение права армян в провинциях на образование и фактический запрет открывать армянские школы повсюду, кроме Стамбула, хотя это право было закреплено путем международных договоренностей, то есть, по сути дела, нарушение Лозаннского договора; изгнание выживших армян из провинций после 1923 г.; закрытие армянских периодических изданий, противозаконные рейды по жилым домам и школам; нападения или расистские выкрики во время проведения армянских праздников, свадеб, похорон и других ритуалов. Таким образом Турция смогла уничтожить культурную и общественную жизнь армян в провинциях. Этот процесс можно наблюдать в 1920-1950-е гг., то есть в то время, когда в турецких провинциях еще жило какое-то заметное количество армян.

В число постгеноцидальных практик также входило то, что государство вынуждало армянское сообщество в Турции официально одобрять свою политику. Поэтому армяне не могли получить поддержку от своих соплеменников в других государствах, тем более что заграничные армяне в официальной турецкой прессе считались демонами и чудовищами. От армянских газет в Турции ожидалось, что они будут продолжать правительственную линию и выражать официальную позицию государства на международной арене. Публикации исторических свидетельств об армянской жизни до османского периода, или о событиях начала XX века, вырезались цензорами и могли привести к закрытию газеты. Государство не только контролировало газеты, но и стремилось подчинить себе личную жизнь их издателей. Так проявляется отношение государства абсолютно ко всему, что касалось армян как в Турции, так и по всему миру. Разницу между «нашими хорошими армянами» и «плохими армянами диаспоры» придумало кемалистское правительство, которое держалось на принципе отрицания. Это различие, заданное дискурсивно, было призвано подорвать связи между армянами в Турции и в других государствах – и здесь турецкое правительство достигло успеха. Армянское население в Турции и сейчас находится в социальной и политической изоляции от своих соплеменников, что также приводит к их маргинализации внутри страны. От них ожидается, что они «для своей собственной безопасности» будут поддерживать Турецкое государство[1115]. Антиармянские кампании – неотъемлемая часть турецкого габитуса отрицания – поддерживали уровень антиармянских настроений в стране и принуждали жертв не прерывать молчание. Попытки добиться репрезентации в структурах Турецкого государства – по умолчанию антиармянских – означали, что армяне должны были усвоить антиармянскую парадигму. От армян в Турции ожидалось, что они встроятся в габитус отрицания, ограничат все свои действия его рамками и будут способствовать его бесконечному воспроизведению.

Как и в османский период, история республиканской Турции должна была перекраивать и переписывать «чужие» источники, то есть свидетельства тех, чье существование или несуществование активно отрицалось. С точки зрения методологии следует заметить, что источники сами испытали воздействие постгеноцидального габитуса; поскольку созданы в его рамках. История армянских общин на Ближнем Востоке и в других местах должна стать частью истории как Османской империи, так и Турецкой Республики. Другими словами: свидетельства армян из Диярбакыра (Diyarbakir), которые сейчас живут в Лос-Анджелесе, или из Вана (Van), которые сейчас живут в Армении или в Бейруте, являются такой же частью османской истории, как и то, что пишут из Турции и о Турции греки, евреи, ассирийцы, алевиты, курды, которые были вынуждены отправиться в изгнание или иным образом покинуть места жительства своих предков. При этом нужно учитывать, что новые диаспоры возникали не только в последние десятилетия существования Османской империи, но и после основания Турецкой Республики. Их история принадлежит как исчезнувшему государству, так и современной Турции.

Отдельного внимания заслуживают судебные процессы, целью которых было отчуждение общинного имущества, в первую очередь у тех, кто остался за пределами Стамбула, конфискация домов и участков и судьба недвижимости, попавшей под так называемый «Закон об оставленном имуществе». В армянских изданиях можно найти много интересных сведений