Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский

и лошадей, то я отправил эту гаубицу и хорошо отремонтированную трехфунтовую пушку из Адерби в лагерь на Адагуме.

В Натухайской области было найдено несколько пушечных стволов, которые в разное время были захвачены у русских; в стране нашлись также еще 15 орудий, подаренные абазам во время султана Махмуда. Как я уже раньше говорил, абазы не помышляли о том, чтобы стрелять из таких больших и тяжелых орудий, и ничего с ними не сделали, кроме того, что содрали железо с лафетов и колес, так что из 15 орудий я нашел только два с достаточно сохранившимися лафетами; остальные орудия были превращены в простые стволы. Шестифунтовый турецкий орудийный ствол, шестифунтовый русский единорог и двенадцатифунтовую русскую мортиру я приказал отправить в Адерби, чтобы там снова поставить их на лафеты и катки.

Глава пятнадцатая

Дальнейшие сражения с русскими. – Известия из Константинополя. – Управление Сефер-паши. – Продвижение русских. – Неприятельское нападение на Геленджик. – Наиб Мохамед-Эмин едет в Константинополь. – Его арест, интернирование и бегство.

После первого столкновения абазские отряды непрестанно наблюдали за врагом и беспокоили его. По очереди с моими офицерами мы ежедневно разведывали расположение врага и пытались ввести известный порядок и планомерность в дозорную службу горцев.

Я решил сделать 28 апреля генеральное нападение на вражеский лагерь и после того, как все без исключения старшины и воины обещали мне повиноваться, не расспрашивая заранее обо всем, я выработал следующую диспозицию: на левом фланге, где в прошлый раз стоял Фарис-бей с пехотой, были поставлены два шестифунтовых орудия под прикрытием 2000 человек пехоты; на позицию, занятую 19-го артиллерией, была поставлена одна двадцатифунтовая гаубица и одна трехфунтовая пушка под прикрытием приблизительно 2000 пехотинцев; эти два отряда должны были открыть орудийный огонь против предмостного укрепления и, смотря по обстоятельствам, начать наступательные действия. Там, где в первом сражении стояла наша конница, теперь была выставлена основная масса нашей пехоты, около 8000 человек под командой Фарис-бея, чью военную энергию и боевые способности я с каждым днем ценил все больше; задача пехоты заключалась в том, чтобы быть готовым к переходу находившегося перед ее фронтом ранее описанного брода. Пехота эта была хорошо закрыта лесом и удалена от глаз неприятеля. Адыгская конница, состоящая приблизительно из 5000 человек, должна была сконцентрироваться в часовом расстоянии вверх по реке, одновременно с началом артиллерийского огня перейти второй находящийся там очень широкий и удобный брод и медленно двигаться на вражеский лагерь. Не было никакого сомнения в том, что неприятель, увидев на острове такую массу всадников, должен будет направить против них большую часть сил; это было мгновение, в которое две части левого фронта, подкрепленные пушками, должны были атаковать главное мостовое укрепление, а основная часть пехоты перейти брод и напасть на неприятельский лагерь. На смелость абазов я мог вполне положиться; если они будут следовать диспозиции, то мы, превосходя неприятеля численно в три раза, могли рассчитывать на его полное уничтожение.

На рассвете 28 апреля я произвел разведку расположения неприятеля и нашел, что оно ни в чем не изменилось. Русские успели только построить предмостное укрепление и разместить несколько полезных батарей на острове, а также вырыть на другом берегу окопы для стрелков. О наличии двух бродов они, казалось, ничего не знали, так как оставили их совершенно без всякой охраны. Два дезертира, пришедшие ночью к нашим форпостам, рассказали, что неприятель ждет подкрепление, которое каждую минуту может подойти.

Нельзя было терять время. Я отправил Карабатыра Зан-оглы с его конницей вперед уже в 5 часов утра с поручением перейти отдаленный брод и двинуться на лагерь. Я дал ему еще одного моего офицера с семью конными солдатами, чтобы помочь поддерживать порядок среди его людей. Через час, когда я думал, что конница находится уже близко от условленного места, и когда как раз собирался привести в движение абазскую пехоту и польскую артиллерию, внезапно мы услышали сильную канонаду.

Я приказал отрядам быстро продвигаться вперед и поскакал бешеным галопом на неприятельскую позицию. Здесь увидел, к моему отчаянию, что Карабатыр, этот ни к чему не пригодный, безголовый и к тому же упрямый дикарь, совершенно нас скомпрометировал. Вместо того чтобы незаметно для неприятеля перейти брод и угрожать на острове неприятельскому лагерю, он поступил по своему разумению и послал большую часть конницы на второй брод, а с меньшей частью перешел ближайший брод перед глазами всего неприятельского лагеря. Само собой разумеется, что застигнутые врасплох русские выставили все свои силы против этой кавалерии. В то время как три батальона пехоты и казаки с артиллерией гнали абазскую конницу на втором броде, ближайший брод был занят батальоном и четырьмя орудиями, так что о переходе его абазской пехотой нельзя было и думать.

На острове тем временем разгорелась дикая схватка между русскими и абазами. Первые не удалялись от своего лагеря, так что наша конница не была потревожена в своем медленном движении. Я увидел, что тут нельзя много сделать, но все-таки послал нашу пехоту, подкрепленную четырьмя орудиями, чтобы взять предмостное укрепление. Русские были так ошеломлены неожиданным появлением абазов на правом берегу Кубани, что уже не могли оказать длительного сопротивления на левом берегу, отступили назад и сожгли мост. Неприятельская артиллерия поддерживала против нас через реку сильный огонь и принудила нас оставить занятое уже предмостное укрепление. Опасаясь, что наша конница на острове при своем возвращении через дальний брод будет сильно задета неприятелем, я поспешил с двумя легкими орудиями, чтоб прикрыть переправу. Но, к счастью, неприятель не догадался преследовать абазов.

Карабатыр скакал навстречу мне очень радостный, в надежде услышать от меня комплименты. Я был настолько разозлен, что очень плохо обошелся с ним и заявил ему, что потребую от народа его смещения или сам уеду в Стамбул. Я зашел слишком далеко в первом приступе гнева, и мой язык повредил мне не столько у Карабатыра, сколько у Сефер-паши. Карабатыр, который первый раз в своей жизни был предводителем такого большого числа конницы, не придал особого значения моим упрекам; он был вне себя от радости и обещал в следующий раз повиноваться лучше. Впоследствии он еще часто обещал мне это, но ни разу не сдержал свое слово.

Адыги были очень довольны своим боевым делом. Они заставили русских отступить, видели неприятельский мост сожженным, слышали сильный орудийный огонь и ничего больше не хотели. Польский отряд оставил на поле сражения одного человека и двух лошадей; адыги имели четверо убитых и 22 раненых, из которых