Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

– О, еще как может! В этом районе может. Этим он и известен – как первый биорегион, способный обеспечить жизнеспособность для медведей. Видишь ли, на дне бухты вода в жидком состоянии. Мохол Эп находится в центре кратера, так что озеро это бездонное. Зимой оно, конечно, замерзает, но медведи привыкли к подобному еще в Арктике.

– Только зимы здесь долгие.

– Да. Самки устраивают в снегу берлоги, возле пещер в местах обнажения пород к западу отсюда. Они не впадают в настоящую спячку, температура тела у них падает всего на несколько градусов, и если они почувствуют, что берлогу следует утеплить, то просыпаются за одну-две минуты. Так что они устраиваются там по возможности на всю зиму и спят до самой весны, время от времени выходя кормиться. Затем весной мы буксируем льдины через устье залива в море, чтобы там начинали развиваться организмы – от низших к высшим. Основные пищевые цепочки в воде – антарктические, на суше – арктические. Планктон, криль, рыба и кальмары, тюлени Уэддела, на суше – зайцы, кролики, лемминги, сурки, мыши, рыси. И медведи. Стараемся, чтобы прижились карибу, северные олени и волки, но пока не хватает кормовых растений для копытных. Медведи появились всего несколько лет назад, и давление только-только стало для них приемлемым. Но все равно здесь оно такое же, как на высоте четыре тысячи метров, а они вполне хорошо его переносят, как мы заметили. Они очень быстро приспосабливаются.

– Как и люди.

– Ну, нас на четырех тысячах метров пока не особо-то заметно. – Он имел в виду такую высоту над уровнем моря на Земле. Выше любого постоянного поселения, сообразила она. Он продолжал: – В конце концов у них расширится грудная клетка, это неизбежно…

Он говорил сам с собой. Здоровый, плотный, с белой пушистой растительностью вокруг лысой макушки. И черные глаза за круглыми очками.

– Ты когда-нибудь встречал Хироко? – спросила она.

– Хироко Ай? Да, однажды. Приятная женщина. Я слышал, она вернулась на Землю, помогает там бороться с наводнением. Ты ее знала?

– Да. Я Энн Клейборн.

– Я так и думал. Мать Питера Клейборна, правильно?

– Да.

– Он недавно был на Буне.

– На Буне?

– Это маленькая такая станция с той стороны бухты. А это Ботаническая бухта, и станция называется Гавань Буна. Это как бы такая шутка. В Австралии есть похожая парочка.

– Действительно.

Она тряхнула головой. Похоже, Джон остался с ними навечно. И их преследовал, несомненно, худший из всех призраков.

Как, например, этот человек, создатель зверей. Он гремел на кухне, близоруко управляясь с приборами. Он поставил суп перед ней, и она украдкой на него поглядывала. Он знал, кем она была, но это вроде бы не доставляло ему неудобств. Он не пытался оправдываться. Она была ареологом из партии Красных, он создавал новых марсианских животных. Они работали на одной планете. Но это не означало, что они враги, – не для него. Он делил с ней стол без злого умысла. И в этом было что-то пугающее, даже несмотря на его учтивость. В игнорировании очевидного присутствовала некая жестокость. И все равно он нравился ей своей хладнокровной энергией, отвлеченностью… чем-то еще. Он неуклюже копошился на кухне, потом сел и поел вместе с ней – быстро и шумно, заляпав все лицо прозрачным бульоном. Когда они отломали по куску от батона, Энн принялась расспрашивать его о Гавани Буна.

– Там хорошая пекарня, – проговорил Уайтбрук, указывая на батон. – И лаборатория. А в остальном – обычная станция. Но в прошлом году мы убрали купол, и сейчас там очень холодно, особенно зимой. Всего сорок шесть градусов широты, но ощущение такое, будто это совсем уже север. Настолько, что некоторые поговаривают вернуть купол, по крайней мере, на зиму. А кое-кто даже считает, что его нужно оставить до тех пор, пока везде не станет теплее.

– Пока не закончится ледниковый период?

– Не думаю, что он наступит. Этот первый год без солетты, конечно, выдался скверным, но без некоторого возмещения не обойтись. Ну, пройдет пара холодных лет – только и всего.

Он примирительно махнул рукой. Энн чуть не бросила в него хлебом. Но решила, что не стоит предпринимать по отношению к нему неожиданных действий и, превозмогая дрожь, сдержалась.

– Питер еще на Буне? – спросила она.

– Думаю, да. По крайней мере, несколько дней назад был там.

Они немного поговорили об экосистеме Ботанической бухты. Не имея более полной структуры растительного мира, создатели животных были существенно ограничены – в этом отношении здесь была скорее Антарктика, чем Арктика. Но существовала возможность, что распространение высших растений произойдет быстрее благодаря новым методам совершенствования почвы. Как раз сейчас, например, уже росло много лишайника. А за ним должны последовать тундровые растения.

– Но тебе это не по нраву, – заметил он.

– Мне нравилось, как было раньше. Великая Северная равнина состояла из барханов из темного гранатового песка.

– Но что-то ведь останется, в районе полярной шапки?

– Полярная шапка по большей части уйдет ниже уровня моря. Как ты сказал, это будет что-то похожее на Антарктику. Нет, дюны и слоистая напластованная земля так или иначе окажутся под водой. Все северное полушарие погибнет.

– Но мы сейчас в северном полушарии.

– Мы на высокогорном полуострове. И он тоже в некотором роде погиб. Ботаническая бухта была кратером Эп на Аркадии.

Он внимательно посмотрел на нее сквозь очки.

– Пожалуй, если бы ты жила в горах, там все казалось бы таким, каким было в прежние времена. Только с воздухом.

– Может быть, – осторожно ответила она. Тяжело прогромыхав по отсеку, он стал чистить в раковине большие кухонные ножи. На кончиках его пальцев были короткие тупые ногти, с которыми, хоть и подстриженными, трудно было управляться с мелкими предметами.

Энн осторожно поднялась.

– Спасибо за ужин, – проговорила она, отступая к двери шлюза. Взяв куртку, она хлопнула дверью перед его изумленным взглядом. Там ее вновь встретил пробирающий холод ночи, но куртка уже была на ней. «Никогда не убегай от хищника». Она вернулась к своей машине и, не оглядываясь, забралась внутрь.

Древнее высокогорье Земли Темпе испещряло множество мелких вулканов, отчего здесь повсюду были лавовые равнины и каналы, а также оползни, вызванные деформациями подземного льда, и редкий канал оттока, тянувшийся по склону Большого Уступа. И все это – вместе с привычным набором признаков нойского удара и его деформационных последствий, благодаря чему на ареологических картах Земля Темпе выглядела, как палитра художника, где повсюду пестрели цвета, показывая разные стороны всей истории региона. По мнению Энн, цвета стало даже слишком много. Для нее эти мельчайшие деления на разные ареологические единицы были искусственными, как остатки небесной ареологии. Эта наука пыталась находить различия между регионами, которые были более кратерированными или неровными, чем другие, тогда как здесь все это присутствовало одновременно и все отличительные особенности были заметны повсюду. Здесь просто изрезанная местность – нойский ландшафт, и ничего более.