Набоб - Ирэн Фрэн

— Нет, иезуит! Нет. Я не собираюсь участвовать в твоих интригах. Я солдат. Я люблю свежий воздух и вольный ветер, люблю Индию, ее дороги, джунгли и даже пыль. Твои дела меня не интересуют.

— Но Великий Могол — единственная надежда Французской Индии! — нервно потирая руки, воскликнул святой отец.

— Я не создан для интриг, иезуит.

— Ты же христианин! Судьба миллионов душ зависит от того, победим мы или нет. Мы, католики, находимся в Агре уже сто пятьдесят лет. Сто пятьдесят лет мы пытаемся подчинить своему влиянию императора Индии. Наконец такая возможность представилась. Здесь, в Агре, у нас есть церковь, коллеж, библиотека. Благодаря мне Могол даже взял под свое покровительство одну из христианских семей. Такого еще никогда не было, Мадек. Он осыпал милостями старшую дочь этого семейства, очаровательное дитя, которое нам скоро предстоит выдать замуж. Твоя судьба здесь, Мадек, здесь, рядом с нами! Ты должен жить среди таких, как ты, среди христиан. Они богаты, миролюбивы, любезны. Ты сможешь найти хорошую партию и жениться. Окажи нам поддержку своим оружием. Отсюда, из сердца Индии, Франция может начать свое возрождение. Индийская Франция, сильная, мужественная, поддерживаемая Моголом.

— Могол в ссылке, он мечется между раджами и набобами.

— Могол вернется в свой город, если у него будет сильная армия. Собери ее, и ты будешь ею командовать. Тогда вся слава достанется тебе! Мадек, тебе нет равных среди воинов!

Отец Вендель так увлекся лестью, что забылся и уткнулся лбом в грудь Мадека. Это вызвало у последнего легкое отвращение.

— Слушай, иезуит, пожалуйста, никаких сантиментов! — с насмешкой оттолкнул он священника. — У меня другие дела. Я пообещал довезти тебя до Агры. Я сдержал слово, чего ты еще хочешь?

Иезуит был раздосадован.

— Наши дороги здесь расходятся, — продолжал Мадек. — Я должен выполнить свой долг перед одним раджей. Боюсь, как бы в его княжестве не началась война. А тебе я больше не нужен; ты снова увидишься с Угрюмом.

— Угрюма здесь нет, Мадек. Он тоже исчез в глубинах Индии.

— Откуда ты знаешь? Мы же еще не вошли в Агру. Мы еще не поговорили ни с одним торговцем или гонцом!

— Перед сражением в Буксаре мы с ним договорились. Если он проиграет битву и ему придется бежать, он поступит на службу к джатам и вон на той крепости поднимет черный штандарт с золотой бахромой. Если штандарта не будет, значит, он уехал куда-то в другое место и я должен ждать его в миссии иезуитов.

Мадек посмотрел туда, куда указал святой отец. За рощей виднелись крепостные стены, но ни солдат, ни пушек он на них не заметил.

— Я выполнил свое обещание, — повторил Мадек. — Меня призывает другой долг.

— А что это за раджа, которого ты так любишь? — хитро сощурив глаза, спросил иезуит.

— Ты не знаешь его. Он живет в небольшой провинции на границе Раджпутаны. Благодатная земля, окруженная горами и великолепно возделанная. У него очень красивый дворец, охотничий дом, огромное озеро.

— Его подданные обрабатывают и продают алмазы, не правда ли?

— Ты его знаешь?

— Иезуит должен хорошо знать страну, в которой собирается распространять слово Христово. Так ты говоришь о радже Годха? Скажи «нет», если я не угадал.

— Угадал, — ответил ошеломленный Мадек.

— Я уже однажды спас тебе жизнь, Мадек. Послушайся же меня еще раз. Не ходи в Годх.

— Это почему? — покраснел Мадек.

— Не ходи в Годх. Эта страна принесет тебе вред.

— Вред? Ты что, сдурел, иезуит? Я только что из Бенгалии, где люди мрут, как мухи! Годх самое здоровое место в Индии, какое я только знаю. Хорошая вода, сухие поля, счастливый, сытый народ.

— Я говорю не об этом вреде, Мадек. Там происходят скверные вещи. Эти люди — дети Раджпутаны, гордые воины, они не признают ни хозяев, ни государей.

— Я обязан исполнить перед ними свой долг.

— По отношению к идолопоклонникам не может быть никакого долга!

Мадек покраснел еще сильнее. Он не понимал, почему иезуит так упорствует.

— Эти идолопоклонники сердечнее и добрее, чем большинство христиан. И равнодушны к благам этого мира!

Иезуит побледнел.

— Мадек! Ты же погибнешь, ты погубишь свою душу!

— Оставь мою душу в покое!

— Язычники! Они же язычники, идолопоклонники! Горе тебе, Мадек, если ты попадешь под их влияние! Вспомни, что стало с евреями, когда они стали почитать золотого тельца! Сокровища раджи — это тщета, Мадек, а наша жизнь — прах!

— Замолчи, иезуит!

— Язычники носят в себе дьявола, алчность, разврат и сладострастие! Их жены — распутницы и собаки, их чрево доступно любым мерзостям, more diabolico et sodomico…

Мадек не понимал по латыни, но злобный тон иезуита не оставлял никаких сомнений в отношении смысла произнесенного оскорбления.

— Собака! Сам ты собака, дьявол и содомит! Думаешь, я не видел твоих темных делишек в Бенаресе? Собака!

Мадек схватил иезуита за ворот сутаны и приставил к его животу пистолет. Этот жаркий спор привлек внимание солдат.

— Посмотрите на этого поганого священника, посмотрите, как он бледнеет и трясется, когда ему говорят правду! — крикнул Мадек.

Солдаты расхохотались. Мадек выпустил иезуита, и тот упал на траву.

— Уходи! Уходи отсюда, сейчас же уходи из лагеря, катись в свой коллеж и сам женись на своих миленьких христианочках!

Отец Вендель поднялся, не спеша отряхнул сутану и сказал:

— Да простит тебя Господь, сын мой. Ты гоняешься за химерами, и это может погубить тебя. Но если ты уцелеешь, то знай, я буду здесь. Ты вернешься сюда.

Мадек пожал плечами и повернулся к нему спиной. Он больше не слушал.

Иезуит отвязал своего коня и взобрался в седло. Осеняя себя крестным знамением, он продолжал кликушествовать:

— Ты еще вернешься сюда, раненым, измученным, больным. Старым. Да-да! Старым! Старым, если не мертвым!

Голос иезуита становился тише. Мадек уходил от него все дальше, весело напевая, как будто немного выпил.

Светлая половина месяца Пхалгун 4865 года Калиюги (март 1764 года)

Сарасвати вплела в гирлянду последний принесенный из сада цветок. Это был белый, едва начавший розоветь, бутон. Она специально приберегла его напоследок, чтобы он, подобно драгоценности, украсил центральную часть венка.

— Весна возвращается, Мохини.

— Какое счастье! — отозвалась подруга, погладив свой округлившийся живот.