Набоб - Ирэн Фрэн

Еще накануне она с ужасом думала о будущем. Теперь это казалось ей смешным. Потому что ее взгляд обратился к равнине, к спускавшейся с гор извилистой дороге. И сегодня, в праздник Холи, Сарасвати увидела там то, чего ждала: желтое облако пыли. Те, кто привык наблюдать за равниной и ожидать угрозы, по одному виду этих облаков безошибочно могли определить: в Годх идут люди из-за Черных Вод.

* * *

У ног Мадека рокотала река. Они уже три дня шли на этот звук. Вода заполняла не больше четверти обычного русла, об этом свидетельствовали полосы высохшего тростника, отмечавшие высоту половодья. Перевалив через горы, служившие естественной границей страны и спустившись с перевала, Мадек испытал огромную радость при виде этого желтого потока. Там, наверху, он узнал в маленьком, но стремительном ручейке, затерянном в пустыне среди камней, реку Годха. Как ему это удалось? По ее несколько злобному урчанию? По охристой земле, которую она несет с собой? Или по красному западному солнцу, к которому она стремится, преодолевая горные перевалы? Этого Мадек не знал. Воспоминание о Годхе было таким ярким, что лучше любого компаса позволяло ему распознать приметы этой земли: воду, небо, камни и — даже запах дикого жасмина и мальвы.

И вот Годх снова лежит у его ног. С севера он выглядит симметричным: ворота расположены на равных расстояниях друг от друга, река пересекает город, проходя через его центр и разрезая его на две части, как плод, где нетронутой косточкой является крепость. Среди башенок и галерей Мадек пытался различить какое-нибудь знакомое ему место. Диван-и-Хас. Или окна комнаты, в которой он ночевал. Но не смог. Годх оставался открытым и отстраненным, присутствующим и отсутствующим одновременно. «Как и она», — подумал Мадек, и ему стало не по себе. Он обернулся к своей маленькой армии. Солдаты были все в пыли. Перед ними тяжело шагали два боевых слона, которых он купил в Агре после того, как прогнал иезуита. На них ушел последний кошель с рупиями, потому что Мадек сказал тогда солдатам:

— Давайте подумаем. Либо мы останемся без слонов, а без них не обходится ни одна большая армия в Индии, либо мы будем есть поменьше.

Солдаты единодушно, хотя и не без сожаления, согласились на уменьшение дневной порции кари, потому что прочли в глазах Мадека честолюбивое вожделение, а они знали, что именно честолюбие заставляет его идти вперед. Итак, они повели с собой слонов. Несколько сипаев, которых они переманили по дороге, постарались придать животным торжественный вид, отполировав им бивни, нарисовав на лбу яркие знаки и надев на спины расшитые попоны. Но переход через горы изрядно слонов пообтрепал. Мадек стиснул зубы: он сам этого хотел, и ему пришлось выбирать что лучше: немного задержаться и явиться в полном великолепии или сразу идти в Годх, но при этом выглядеть бедным. Слонов, несмотря на их усталый и замызганный вид, вывели вперед. За ними решили катить пушки. Однако, даже если предположить, что пушки произведут на жителей Годха такое же впечатление, как в первый раз, этого все-таки было недостаточно.

Мадек попытался стряхнуть пыль со своей одежды. Напрасный труд. С каждым шагом конь поднимал новые клубы пыли. После Бенареса Мадек оделся на индийский лад: в парчовое платье и шаровары. Во время похода, если грозила опасность, он надевал кольчугу и шлем, и вполне нравился себе в таком виде. Но в какой одежде следует явиться в Годх? В европейском платье, как в первый раз, а это значит: в английской форме и в лохмотьях, учитывая состояние его последней амуниции? Или в чуждой ему индийской одежде? Но в ней он рискует показаться смешным тем людям, которые, возможно, любили его только потому, что он — фиранги.

— Поеду в индийском, — пробормотал он и повернулся к солдатам. — Видите рощу на юге, там, где река выходит из города? Там мы стояли лагерем в первый раз. Мы поедем сейчас туда и приведем себя в порядок. Если положение дел в этой стране не изменилось, то раджа тотчас примет нас!

— Слушай, Мадек, — крикнул один из всадников. — В этом городе все что-то уж очень возбуждены… Посмотри, какие толпы на улицах!

Мадек посмотрел в сторону города.

— Должно быть, у них праздник. Они ведь почитают стольких богов! У индусов все время праздники.

— Как знать?

Действительно, с того места, на котором они стояли, можно было увидеть только водоворот разноцветной толпы. Движение ее казалось замедленным, но различить его направление и смысл было невозможно.

— Вперед! — крикнул Мадек. — Поспешим! Там, внизу, нам дадут еды и питья!

Последние слова произвели свое обычное действие: они удвоили пыл солдат. Слоны пошли первыми, за ними — быки, тянувшие пушки. Потом всадники, с трудом сдерживавшие встававших на дыбы коней, затем восемьсот пехотинцев.

Войско двигалось так быстро, что, когда достигло ворот Годха, не было еще и девяти часов.

Там творилось что-то невероятное. Держа в руках огромные разбрызгиватели, мужчины старались облить подкрашенной водой любую женщину, которая попадалась им на пути, а женщины развлекались тем, что срывали с мужчин набедренные повязки и стегали их по бедрам маленькими метелками, причем сила удара не оставляла сомнений даже с расстояния в десяток футов.

Остолбеневший Мадек приказал остановиться. Теперь толпа выплеснулась за пределы города.

Он ни до кого не мог докричаться. Вокруг царила настоящая какофония: вопли толпы смешивались с грохотом барабанов. (Тут были тамтамы, огромные барабаны, и даже бубны — такие инструменты в Европе можно увидеть у бродячих цыган.) Женщины дули в длинные трубы и рожки.

Мадек растерялся. Он ждал, что его заметят, что ему окажут прием, неважно какой, лишь бы его узнали. Миновав последние рисовые поля, он вполне успокоился и был готов к чему угодно, даже к смерти, потому что знал: Сарасвати здесь, она жива, и все идет своим чередом. Он боялся, что нескоро увидит ее; сначала будут взаимные приветствия, долгое хождение по садам и галереям, поднимающиеся одна за другой занавеси, целование ковра у ног раджи, вручение подарков. Он приготовил хороший назар: в Бенаресе купил пару гнедых в память об афганских скакунах, которых раджа подарил ему перед отъездом, два мешочка жемчуга и, наконец, недавно отлитую пушку. Так что Мадек мечтал о спокойном ожидании под сенью манговых деревьев, о невозмутимой процессии придворных во главе с Диваном, о слонах, может быть об охоте. Иногда он с ужасом думал о возможных несчастьях: о войне, о том, что теперь в Годхе другой раджа, о том, что Сарасвати больна или заключена в темницу… Но он не мог предвидеть праздник, который показался ему худшим из зол: его, Мадека, вернувшегося в Годх чужестранца, никто не заметил!

Он был в бешенстве. Словно желая разозлить его еще больше, кто-то из индийцев пустил в него струю подкрашенной воды. Парчовое платье, с которого Мадек умудрился отряхнуть пыль, было теперь заляпано красными пятнами. Поглощенные своими сражениями жители Годха не обращали на французов ни малейшего внимания; погонщики выстроили боевых слонов вдоль берега реки, а сами присоединились к общему веселью. Их примеру последовали сипаи, не желавшие упустить такой возможности.