Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Как можно дальше от Москвы предпочитали поселяться особые люди: звали их казаками, что в переводе с татарского означало «вольные, бездомные бродяги». Это уже со временем «казак» стал значить «вольный воин-удалец». Первопрестольную такие особые люди большого желания видеть не испытывали и свою привилегию проживать вольно на государственные повинности не меняли.

Казакам от души завидовали и сотни тысяч крестьян, собранных со всей страны на строительство нового стольного града в устье Невы. Воздвигался город с крайней поспешностью – под неусыпным надзором прикрепленных к стройке армейских офицеров и караульных солдат, не дававших никому отлучиться с работы. За прогул рабочего дня высчитывался трехдневный заработок, а потом еще и плетками наказывали. Посещение церкви считалось обязательным: попы внушали работать с усердием, не гневаться на начальников, почитать их и неукоснительно следовать их распоряжениям.

Досуг мастеровых в свободное от работы время регламентировался до мелочей. Из своей слободы и даже со своего двора им запрещено было отлучаться по вечерам и в праздники, за исключением разве церкви, кабака и бани. Даже заработанными деньгами не могли они свободно распорядиться, ибо о любой покупке полагалось извещать полицейского надзирателя, дабы он знал, у кого что имелось.

Однажды мастеровые из Москвы решили хором запеть песню на только что выстроенной ими улице – за это полиция избила их кошками. Следуя предписаниям, работные люди не имели права подходить близко к сооруженным ими дворцам, садам и паркам. Лишь по редким праздникам собирались они на лугах в окрестностях новой столицы и, упившись, ожесточенно дрались «на кулачки» до крови.

Единственной отрадой были кабак да баня, где парились по много часов. Там же могли и заночевать, а подчас и умереть на полке в парильне, заснув от полного изнеможения сил.

Тут уж, как говорится, не до эротики.

* * *

Государство Московское развивалось самобытно, и самобытно настолько, что о расхожих по всему свету платных плотских удовольствиях летописцы скромно умалчивали. Посему четкой картины, когда и как появились на Руси сексуальные утехи за вознаграждение, архивные документы предоставить не могут.

Ясно, что поклонники Диониса собирались обычно в корчмах, где, помимо горячительных напитков, продавались и гулливые женщины, готовые на всяческие забавы для тела и души. Заодно, даже под страхом наказания кнутом, представители сильного пола наутюживались там как портные, налимонивались как баре или просто употребляли как солдаты.

Главным же местом разврата служили не кабаки, а бани. Оголяясь, человек выражал своего рода протест против условностей семейного уклада жизни. То же происходило и в Китае, и на Арабском Востоке, и в Англии, где бани были особым видом борделя, в котором можно, в качестве дополнительной услуги, попросить девчушку для растирания бренного тела. Словом, банные удовольствия – далеко не российское изобретение. В ту пору такие заведения в Западной Европе тоже разрешали многое в своих помещениях, но хотя бы для видимости нужно было производить впечатление моющихся супругов.

Монахам на Руси тоже не чужды были тайные пороки сладострастья. Вот, например, документально свидетельствует об этом грамота великолукского митрополита Евфимия от 1695 года. В ней говорится: «Ведомо нам, преосвященному митрополиту, учинилось: в нашей епархии приезжают в монастыри богомольцы мужского и женского пола, и будучи в монастыре на праздники, жены и девы ночуют в кельях у властей и рядовой братии. И сие зло непристойно иноческому званию и неблагочинно, наипаче же грешно, ибо от того сети дьявола простираются к блудной похоти зазорной».

Продажа непотребными девками своего тела за вознаграждение организована была в Московии из ряда вон плохо, не то что в Западной Европе. Нечто похожее на дома терпимости появились при Петре I: дома эти назывались «блядскими», и велено было подавать на них изветы, дабы «ниспровергнуть всякие мерзости и похабства». Несмотря на принимаемые меры с целью поставить сексуальные связи в рамки известных приличий, подпольные притоны размножались довольно живо, прежде всего в новой столице империи. Там на улицах расплодились проститутки-одиночки, а при Елизавете на Вознесенке возник первый публичный дом, который возглавила какая-то немка из Дрездена, набравшая для услужения гостей девиц благородного происхождения. Собирались в нем формально «для ведения светской беседы» наедине, пока не появилась строгая комиссия и не заставила мадам заложить всю ее клиентуру из высших слоев общества. Девиц забрали и взяли под караул.

К моменту восхождения на престол Екатерины II нравственное, да и физическое состояние здоровья подданных оставляло желать лучшего. Из-за отсутствия надлежащих знаний и элементарной гигиены даже дворяне все еще относили венерические заболевания к каре небесной, средств излечения не изыскивали, больных от семей не изолировали, а вместо профилактики ожидали исцеления от икон Пресвятой Богородицы, принимая болезни эти за злонамеренную порчу, золотуху и беснование. Осторожная во всех своих начинаниях императрица ввела обязательные медицинские осмотры для гулящих женщин, устроила лечение для больных «франц-венерою». Хотя Сенат повелел всех проституток, после их излечения, сослать в Нерчинск, Екатерина понимала несостоятельность таких драконовских мер и считала проституцию явлением, которое нужно признать терпимым.

Ближе к концу своего правления все более склонный к разговорам о благочестии Николай I потребовал ужесточить регламентацию «непотребного ремесла» и даже признал его противозаконным. С него и начали появляться правительственные указы строго надзирать за развратными женщинами. В столице и других городах создали врачебно-полицейские комитеты, но надзор их, по большей части, носил фиктивный характер. На лето 1889 года в империи числилось официально 1210 домов терпимости, на учете в полиции проституток-одиночек состояло около десяти тысяч. Это по официальным данным, в действительности же цифры занижены раза в три-четыре. Только в одном Петербурге властям были известны 365 квартирных хозяек, промышлявших распутством своих квартиранток.

Наряду с домами терпимости функционировали притоны и дома свиданий. Под притонами имелись в виду квартиры, чьи содержательницы предоставляли посетителям дополнительные платные удовольствия. В дома свиданий их хозяйки допускали мужчин с приходящими женщинами из числа явных (без паспорта и с желтым билетом) или скрытых, о побочном заработке которых могли не знать даже их ближайшие родственники.

В Москве «жрицы любви» облюбовали себе притоны для праздношатающихся, которые сходились туда на ночевку, каждый в снимаемый им угол. Летом они часто шалили в садах, парках, городских рощах, оврагах. Поздними вечерами охотились на Сретенском бульваре, в Александровском саду близ Кремля, по дороге на Ваганьковское кладбище. Самым опасным притоном считался подвальный этаж гостиничного трактира «Крым», что выходил на Трубную площадь и Цветной бульвар. Заниматься «непотребным ремеслом» могли заставлять женщин и свои же мужья, такой приработок пополнял семейный бюджет и даже не исключал вполне мирного супружества. Обычно главным закоперщиком был муж. О приемах вымогательства и мошенничества на этой ниве можно писать диссертации.