Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Вячеслав Иванов назвал русский эрос «эросом невозможного», и это отнюдь не помешало ему ставить групповые эротические эксперименты с участием своей жены-поэтессы. Приравнивая Диониса к Христу, эротизм к любви, Николай Бердяев почувствовал в самой глубине полового акта лишь смертельную тоску. Сергей Соловьев посчитал христианство «религией святого сладострастия». Андрей Белый описал в своем романе «Серебряный голубь» секту хлыстов, сочетавших истовую набожность с ритуальным промискуитетом, а это уже было чем-то близким к учению Гришки Распутина об истине духовного экстаза на базе эротики. Господь, мол, для того и посылает нам искушения разные, чтоб мы от греха вкусили и раскаялись.

Радетели высокой нравственности все так же осуждали разврат. Присяжные в судах стали оправдывать мужей, убивавших жен своих за прелюбодеяние. Вполне пристойный роман Арцыбашева «Санин», где главным героем завладевает эротомания, объявили порнографическим и запретили к продаже. Декабрьский номер журнала «Русская мысль» за 1910 год арестован по обвинению в публикации текстов непристойного содержания: поводом послужила повесть Валерия Брюсова «Последние страницы из дневника женщины», в которой описывается эпизод в лесбийских тонах. Постановлением Синода у отца Федора изъяли рукопись «Истории Ветхого Завета», запретили его книгу «Любовь – закон жизни».

В то же самое время никто даже не заикался о вышедшей массовым тиражом книге доктора Лоренца «Грехи молодости» с подзаголовком «Поучительное слово ко всем, расстроившим свою нервную систему онанизмом и распутством». Это при том, что публичные дома работали официально, полиция выдавала десятки тысяч «желтых билетов» проституткам, а великосветские куртизанки, дамы полусвета и содержанки регистрироваться не были обязаны.

Незадолго до Октябрьской революции в словарь профессора Даля включены выбранные им же срамные слова и запретные пословицы. Обсуждается вопрос об издании двух вариантов: для общего пользования в прежнем виде и в обновленном малым тиражом исключительно для специалистов…

Одержав верх во внутренних разборках, сталинисты загнали эротизм глубоко в подполье: суета сует, мол, мешающая радикальному переустройству общества. Отмежевываясь от «прогнившего Запада с его моралью растления», они дали ясно понять, что эрос, как таковой, совсем не обязателен в классовой борьбе не на жизнь, а на смерть.

Все началось в 1926 году, когда из корректуры собрания стихотворений Сергея Есенина изъяли такие строки: «Пустая забава! Одни разговоры! Ну что же? Ну что же мы взяли взамен? Пришли те же жулики, те же воры и вместе с революцией взяли всех в плен».

В отличие от Сталина, недоучившегося семинариста, литературную цензуру (Главлит) возглавил выпускник духовной семинарии «по первому разряду» Лебедев-Полянский. Мировоззрение у этого индивида авторитарно было до мозга костей: по его глубокому убеждению обществом и государством должно руководить верховное божество в обличье человеческом, в том числе посредством тотального политического контроля и цензуры, подчиняющейся только директивам политбюро. То есть к примерно такому же укладу жизни веками стремилась привести людей и церковь, «дисциплинируя» их для выполнения предназначенной им свыше роли. Только в данном случае речь шла о непогрешимом и обожествляемом вожде, выжигавшем инакомыслие каленым железом по принципу «если не союзник, то классовый враг»…

Интерес к эротизму непосредственно выплеснулся наружу в конце XX века с запозданием от Запада лет на тридцать. Вынув фигу из кармана, «эротоманы пера» стали соревноваться друг с другом по части нарочитой дерзости. В России эротика наконец-то заняла свою законную нишу. Но вот будет ли молодым от этого легче? Избавятся ли они от повышенной сосредоточенности на сексе? Останутся ли у них время и желание проявить себя заметно в чем-то еще? Если верить статистике, то более раннее вовлечение в половую жизнь обычно сопровождалось пристрастием к алкоголю и наркотикам, а каждый второй юнец попал на отсидку в колонию за изнасилование.

Когорта беллетристов погрузилась в тонкости эротического жанра с целью осмысления явлений, но дальше натуралистических описаний богатейшего разнообразия форматов потребления «запретного плода» редко кто отважился идти. Предпочитали предлагать для чтения не просто запретное, а нечто экстремальное до умопомрачения. Изощренность эротической экспрессии поначалу ошеломляла, но приводила чаще всего не к облегчению повседневных забот, а к разочарованию и опустошенности.

Снимать эротические, а точнее порнографические фильмы первыми начали рисковые недоучки ВГИКа в 80-е годы, когда за такое можно было загреметь в СИЗО. Девицы соглашались позировать чуть ли не за пару колготок в день и к моменту выхода ленты на подпольный экран, как правило, уже оттопали на панели и муки творчества казались им детскими забавами по сравнению с небезопасным путановым ремеслом. Актрис по призванию среди них было мало, но перед объективом камеры они могли «звереть» и делать это естественно, как тигрица, спариваясь с самцом. Целоваться не любили ни в жизни, ни в кино, но наклюкаться по ходу съемки им ничего не стоило и при этом выдать свой «коронный номер» без всяких комбинированных трюков.

В 90-е годы изготовители таких кинолент принялись устанавливать контакты со своими западными коллегами, приобретать нужную видеотехнику. У тех и своей продукции хватало, однако не всем же удавалось снимать на фоне достопримечательностей Северной Пальмиры с ее дворцами, набережными, мостами и актерами, облаченными в экзотические костюмы русских крестьян или царедворцев. Какое-то время пользовались успехом на Западе киноверсии романов Достоевского: в одной из них сладострастный князь Мышкин занимается любовью с пятью дамами сразу.

В общем, западные эксперты оценили российскую порнографию как нечто совсем не эротичное, без всякого флера и тому подобного. Они объяснили это тем, что царская и советская цензура перекрывала практически все пути к появлению на свет научных и художественных исследований эротизма, а собственные творения об отечественной эротической традиции появлялись только за границей и, конечно, нелегально…

Дабы не быть голословным, осмелюсь предложить для ознакомления одно из таких творений: коротенький фрагмент из романа «Московские ночи». Впервые книга вышла на Западе лет тридцать назад на английском языке под псевдонимом Влас Тенин. Сегодня это еще одно свидетельство живучести эротизма в России даже в самые для него тяжелые времена и в самых, казалось бы, не подходящих для него местах.

Из экспресс-досье «НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ»:

В храме царил глубокий мрак, и казалось, что там никого не было. Любой, кто зашел бы внутрь через царские врата, едва разглядел бы алтарь с иконостасом, перегородку между нефом и местом для хора певчих, иконы с ликами Христа Спасителя, Богородицы, святых угодников. Но это только казалось.

Как и всегда в отсутствие обычной воскресной толчеи богомольцев, храм был готов принять тех редких прихожан, что хотят зайти и тихо укрыться в его затемненных уголках. Вот и на сей раз опытный глаз мог бы заметить два человеческих силуэта рядом со скамейкой у стены неподалеку от аналоя – черные, неподвижные, сливающиеся с окружающей тьмой.