Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

Если бы питаемая дофамином система вознаграждения и удовольствия была столь просто устроена, как считалось первоначально, я не включила бы в книгу случаи пациентов с болезнью Паркинсона. Их поведение описывалось бы как аддикция, движимая стремлением к гедонистическому подъему, который можно получить от азартной игры, а не как компульсия, за которой стоит отчаянная нужда избежать или уменьшить тревогу. Оказалось, однако, что сеть удовольствия — неправильное название.

В 1954 г. в Университете Макгилла в Монреале Питер Милнер и Джеймс Олдс ставили эксперимент, предполагавший вживление электрода в головной мозг крысы. Их мишенью была ретикулярная формация, управляющая циклами сна и бодрствования. Но электрод не попал в цель и оказался прямо над гипоталамусом, являющимся частью центра эмоций лимбической системы. Таким образом, именно эта зона получала стимуляцию, предназначавшуюся ретикулярной формации. Как только крысы в ходе эксперимента нажимали на рычаг, их лимбическая система получала электрический разряд через вживленный электрод. Нравилось ли это подопытным? Если у крысы была возможность нажать на рычаг по пути к кормушке, она совершенно теряла интерес к пище и давила на рычаг, стимулируя свой мозг «часто и регулярно в течение продолжительного времени, стоило ей это разрешить», писали ученые в 1954 г. в (ныне закрытом) Journal of Comparative and Physiological Psychology. «Эта система невероятно мощно управляет поведением животных и, вероятно, превосходит любую другую систему вознаграждения, ранее используемую в опытах над животными».

Группа из Макгилла наблюдала тот же эффект при вживлении электродов в расположенное рядом прилежащее ядро, писал Олдс в статье «Центры удовольствия в головном мозге», опубликованной в 1956 г. в журнале Scientific American. Хотя крыс, не евших целый день, пытались приманить вкусным угощением, они неизменно предпочитали пище возможность электрической стимуляции лимбической системы. Они готовы были ублажать себя до полусмерти, вместо того чтобы оторваться от рычага (на который нажимали до двух тысяч раз в час) и подойти к миске. В дальнейшем, имея выбор между нажатием рычага для стимуляции «центра удовольствия» (пока воспользуемся терминологией Олдса от 1956 г.) или для подогрева жестянки, в которой вмерзло мясо, крысы предпочитали первый вариант. В 1970-х гг. ученые установили, что нейроны зон мозга, которые Олдс называл центрами удовольствия, функционируют преимущественно на дофамине. Дофамин был удостоен звания мозгового «препарата удовольствия», а концепция «сети удовольствия» стала догмой.

Реальная картина оказалась более сложной. Вернемся к крысам из экспериментов в Макгилле, поведение которых интерпретировалось как стремление к удовольствию. Однако крысы, как и люди, совершают повторяющиеся действия по многим причинам. Что, если крысы, неспособные рассказать о своих чувствах, не испытывали удовольствия всякий раз, нажимая на рычаг, но чувствовали тревогу, не делая этого?

В 2010 г., оценивая десятилетия исследований, прошедших с экспериментов в Макгилле, оксфордский психиатр Мортен Крингельбах и психолог из Мичиганского университета Кент Берридж написали в журнале Discovery Medicine, что «электроды удовольствия, возможно, не заслуживали такого наименования». Хотя исследования «показали, что некоторые пациенты нажимают на рычаг компульсивно, их субъективные описания не позволяли однозначно утверждать, что электроды действительно вызывали чувство настоящего удовольствия». Электрическая стимуляция прилежащего ядра вызывала умеренно приятное чувство, но оно почти никогда не достигало интенсивности, о которой, казалось бы, свидетельствовало поведение крыс. Это натолкнуло ученых на мысль, что стимуляция дофаминовой сети вообще не доставляет большого удовольствия, но служит источником компульсивного стремления к такой стимуляции. На первый план выступила разница между «нравится» и «хочется»: можно хотеть что-то сделать и даже нуждаться в этом, но не получать от этого действия никакой радости. Это подтвердит любой больной обсессивно-компульсивным расстройством.

Дофаминовая сеть оказалась не столько центром удовольствия, сколько машиной для предсказаний. Она прогнозирует отдачу от определенного действия, а затем сравнивает ожидания с реальностью. Если реальность недотягивает до прогноза, вы чувствуете некую неполноту, неудовлетворенность — поведенческий эквивалент тревоги, которую испытывали бы, не услышав после тройного «соль» в начале Пятой симфонии Бетховена напрашивающегося разрешения в «ми-бемоль» (я приводила этот пример в главе 4). В такой ситуации прилежащее ядро порождает желание сделать еще одну попытку и добиться соответствия реальности накрученным дофаминовой дозой ожиданиям — сыграть еще одну игру в покер, съесть еще одно пирожное, снова скупить полмагазина. Компульсию порождает необходимость «дотянуть» реальность до прогноза, завершить погоню за наградой, удовлетворить ожидания. Но если и когда это случается, результатом становится не счастье, как принято считать, а в лучшем случае облегчение, ощущение, что все наконец-то в порядке. Звучит долгожданное «ми-бемоль».

Эксперимент с обезьянами показал, что происходит при этом в мозге. Чтобы убедиться, что вентральная область покрышки у животных функционирует так же, как у человека, ученые давали обезьянам каплю сладкого сиропа, который им очень нравился, и записывали их мозговую активность с помощью электродов. Как и предполагалось, сеть вознаграждения / удовольствия активизировалась, наблюдался выброс дофамина, вентральная область покрышки, судя по всему, действительно отмечала приятный, вознаграждающий опыт и «работала» на дофамине, как и у человека. Затем обезьян научили смотреть на экран и ожидать появления зеленой вспышки, через пару секунд после которой возле их рта появлялась из трубочки капля сиропа. После красной вспышки ничего не происходило. Итак, зеленый свет = вознаграждение, красный свет = разочарование.

Когда обезьяны установили связь между цветом и наградой, приобретя условный рефлекс по Павлову, их вентральная область покрышки стала активизироваться и купаться в дофамине, стоило им увидеть зеленый свет. Они уже не ждали появления сиропа: сознание того, что награда близка, очевидно, было столь же приятным, что и сама награда. Вероятно, завсегдатаи кофеен «Старбакс» испытывают нечто подобное при виде бело-зеленой русалки: чувство удовольствия охватывает их еще до первого глотка ванильного маккиато. У обезьян не наблюдалось второго пика мозговой активности при получении сиропа. Это доказывает, что активность сети «вознаграждения», питаемой дофамином, вызывается ожиданием награды, а не удовлетворением от ее получения. Если бы активность дофаминовой сети отмечала удовольствие, она бы возрастала, когда обезьяна действительно получала сироп. Но этого не происходило.

Дофаминовый пик, предшествующий вознаграждению, аналогичен вашим переживаниям в секунды между теми моментами, когда на экране игрового автомата начинают сменять друг друга лимоны, апельсины и надпись «Джекпот!», и их остановкой. Получение награды и одно лишь ее предвкушение — будь то получение новых способностей в видеоигре, выигрыш в автомате или любой другой результат, — активизируют вентральную область покрышки, кладезь дофамина. Стоит распробовать уготованное вам удовольствие, и нейронная сеть ожидания вознаграждения зажигается, как экран выигрыша на игровом автомате. Вы испытываете стремление продолжать прежнее действие. Кстати, промахи активизируют эту область мозга так же, как и победы. Если ваша злая птица пролетает мимо зеленой свиньи, а в электронной почте вместо долгожданного приглашения открывается какая-то чепуха, дофаминовая сеть зажигается почти столь же сильно, что и при выигрыше. Разочарования обрушивают уровень дофамина, заставляя чувствовать тревогу, недовольство, неудовлетворенность и стремление получить обещанную свинью или ожидаемое письмо. Активность дофаминовой сети связана не столько с удовольствием, сколько с ожиданием удовольствия, и, не получая его, мы испытываем потребность его добиваться — отчаянно и компульсивно.