На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

У детей была своя захватывающая жизнь, не лишенная проблем. Жаклин была влюблена в Синдбада, а Синдбад — в мисс Кун. Ему не давала покоя его девственность. Однажды вечером, когда Лоуренс был в Лиссабоне, мы с Максом и детьми затеяли большой спор о величайшем гении мира, живущем ныне или умершем. Синдбад утверждал, что это Наполеон, а мы с Максом считали, что Макс — более выдающаяся личность, чем Наполеон. Никому не удалось убедить остальных в своей правоте, но я уверена, дети решили, будто я совсем спятила от влюбленности.

Главный доход Португалии, вне сомнения, составляет ее рыбная индустрия. Рядом с Монте-Эшторил находилась рыбацкая деревушка под названием Кашкайш, в четверти часа ходьбы от нашего отеля. Для разнообразия мы иногда ходили туда купаться, когда нам надоедало на нашем пляже. Но больше всего мы любили гулять по этой дороге после ужина. Ночью причаливали рыбацкие лодки, и мы ходили на пляж посмотреть, как их разгружают. Миллионы серебряных рыбин отправлялись в корзинах на головах крестьянок на рынок в нескольких сотнях ярдов, и к полуночи бывали распроданы до единой. Там можно было купить потрясающих омаров за бесценок. Помимо этих крестьянок и нескольких шлюх в Кашкайше не было видно ни одной женщины. Когда мужчины танцевали на улицах или прыгали через костры, женщины не составляли им компанию. Эти люди обладали сильным чувством собственного достоинства, но выглядели печальными. Кашкайш скорее походил на африканскую деревню, чем на европейскую. В нем было что-то загадочное, и ты никогда не знал, что происходит за дверями домов. Они как будто врастали в стены и не выпускали наружу жизнь женщин, которым не было дозволено выходить на улицу.

Как-то вечером мы прогуливались с Максом и увидели в окне двух красивых девушек, расчесывающих волосы. Они жестами поманили нас в дом. Нам с трудом удалось преодолеть все двери и пересечь двор, и когда мы наконец дошли до их двери, наши прекрасные девушки исчезли без следа, а вместо них на кровати молился монах-траппист.

Там было множество маленьких винных лавок, где за несколько мильрейсов[53] продавалось посредственное португальское вино. Можно было сесть на деревянную скамью и разговаривать или общаться жестами с рыбаками. Они были дружелюбны и все время приглашали нас с ними рыбачить. Они никогда не заплывали далеко в море. Они держались кучно и оставались в порту в пределах доступности вплавь. Однажды я подплыла к ним, и они стали звать меня на борт, но я испугалась и повернула обратно.

Как-то вечером я пошла в Кашкайш купаться голышом. Было темно, но Макс все равно пришел в ужас. Португальцы — католики, и нам не раз уже приходилось иметь дело с полицией, которую не устраивали наши непристойные купальные костюмы. Поскольку офицеры не говорили ни по-французски, ни по-английски, они, как правило, измеряли неприкрытые участки наших тел, поднимали крик и выписывали штраф. Мы неистово им сопротивлялись и обращались в магазины, где мы эти купальные костюмы покупали. Нам меняли их на другие, но полиция все равно оставалась недовольна. Мужчинам не позволялось оставаться в одних плавках, а женщины были обязаны носить юбки. Очень жаль: у Макса был прекрасный торс. В тот вечер, когда я отправилась купаться голой, Макс испугался еще и того, что я могу утонуть. Он все стенал на берегу: «Что со мной будет, если ты утонешь?» Наверное, он боялся, что не попадет без меня в Америку: приехав в Лиссабон, он не смог получить то место, которое для него обещал зарезервировать и оплатить Музей современного искусства. После этого чудесного полуночного купания я вытерлась своей сорочкой, и мы занялись любовью на камнях. Мы вскоре осознали свою ошибку — оказалось, что это главное отхожее место всего городка. К счастью, мы лежали на чьем-то пальто, но нам пришлось несколько часов оттирать его, прежде чем вернуть. По пути домой мы остановились в баре роскошного отеля по соседству, и я повесила свою сорочку сушиться на барные перила. Макс любил мою непосредственность.

Как-то раз по пути домой я потянула лодыжку. Я снова поскользнулась на каком-то merde — похоже, такая у меня судьба. Несколько дней я не могла ходить, и Макс носил меня на спине. Это дало ему занятие и отвлекло от проблем. Ему нравилось заботиться обо мне. Однажды вечером, когда мы сидели в кафе в Кашкайше, с нами познакомился пожарный из пожарной станции напротив и непременно захотел показать нам замечательные пожарные машины. Он увидел, что я не могу ходить, и, несмотря на присутствие Макса, предложил довезти меня до дома на одной из этих машин. Естественно, я отказалась.

Совсем рядом с нашим отелем была конюшня, и Лоуренс каждый день заставлял детей ездить верхом. Макс купил уйму талонов на поездки и часами катался с Леонорой по округе. Иногда к ним присоединялся ее муж. Когда она перестала приезжать, Макс начал брать с собой меня. Природа тех мест была прекрасна своим тропическим буйством. Чем дальше мы углублялись в материк, тем богаче она становилась.

Однажды во время вечерней прогулки Лоуренс подцепил странноватую девушку в сатиновом платье цвета лосося. У нее было смуглое лицо и маленькие черные усики. Мы не могли с ней разговаривать, но взяли ее с собой в наше кафе в Эшториле и угостили мороженым. После этого она так к нам привязалась, что мы не могли от нее избавиться. Мы никак не могли понять, чем она занимается. Она сказала, что шьет, но, когда мы попросили ее сшить костюмы для детей, она отвела нас в Кашкайш к своему другу, настоящему портному. Свое имя она писала как Jesus Concepção. Ко мне эта особа испытывала особую привязанность. Она непременно вытирала меня, когда я выходила из моря, и носила меня на спине, когда я потянула лодыжку, — к немалому раздражению Макса. У нее была сестра, и на двоих они имели два платья и один купальник. Из-за этого возникали большие сложности, когда они вдвоем приходили на пляж. Мы всюду брали Консепсеу с собой. Однако ей были не рады в английском баре и нашем отеле, где Эдвард Седьмой встретил ее явным неодобрением и с трудом согласился ее пустить. Постепенно мы пришли к пониманию, каким же было ее настоящее занятие. Но нам она была просто другом, и Лоуренс уверял нас, что не дал ей ни пенни, даже когда остался с ней один вечером на пляже. Она учила нас португальскому. Каждое утро она поджидала нас на пляже, и каждый раз после нашей сиесты. Из местных жителей мы смогли подружиться только с ней.

Мы часто ездили в Синтру, замечательный дворец на скале, окруженный невероятными валунами, которые производили впечатление, будто их специально туда привезли и расставили. В садах Синтры росли тропические цветы и деревья всех возможных видов. Сам замок выглядел сказочно. Он был весь покрыт фантастическими скульптурами и казался произведением сюрреализма. Его окружали террасы и валы, как в Хельсингере; призрак Гамлета чувствовал бы себя здесь как дома. Внутренняя же обстановка не производила большого впечатления с ее бесконечными викторианскими спальнями и просторным приемным залом с диванами и креслами, расставленными небольшими группами. Когда Макс там оказался, он сказал, что это идеальное место для charmante soirée. Пятьдесят лет назад там жила португальская королевская семья. Мне кажется, стены со скульптурами напомнили Максу о его доме в Сен-Мартен-д’Ардеш и он сильно расстроился. Но я уверена, вместе с тем он почерпнул здесь вдохновение для своих будущих картин.