Ирка Хортица и компания - Илона Волынская

просил, привела Остроумову… ну или не привела… или не она… как бы то ни было, Остроумова здесь! Оксана торопливо оглянулась на девчонку… той не было! Только кровавые отпечатки ног сворачивали за угол – и таяли, впитываясь в асфальт.

Оксана шагнула следом – и остановилась, чувствуя будто ледяную глыбу, намерзшую в желудке. Никто ей не рассказывал, где именно повесили Алика, но она была уверена, что Остроумова идет именно туда.

– Я ей не мама и не сестра. Даже не подружка! – Оксана невольно попятилась, едва не упав. – Еще не хватало, чтоб меня там тоже… – она обернулась на кинотеатр. Достаточно, что она сбегает за майором… если он вообще тут! Нужна ему Остроумова, вот и вышел бы сейчас: угадал, почуял… а то пока он там прохлаждается, Остроумову как раз и… того… – А обвинят меня – почему не остановила, если видела!

Люди – странные существа, если кто-то погибает у тебя на глазах, почему-то считают, что ты в этом виноват! А что майор из таких, она не сомневалась, и глупо будет рассчитывать, что он ей хоть как-то поможет.

– Я только посмотрю. Если опасно – сразу назад. – Оксана неуверенно шагнула вперед. – Так, решила – делай! – и бегом кинулась за исчезающей цепочкой следов.

Улочку за кинотеатром затянуло маревом. Странное, зыбкое, оно дрожало, как дрожит воздух в жаркий летний полдень, плыло – плотное, мутное – и все предметы в нем теряли очертания: приземистые, еще дореволюционные дома, яркое пятно новехонького здания райисполкома, деревья, прохожие… среди которых не было девочки в пижаме. Только быстро исчезающая цепочка кровавых следов обрывалась точно у границы марева. Оксана мгновение озадаченно смотрела на тающие следы – и потянула уголок глаза: близорукие девчонки в классе говорили, что так доску лучше видно – все вокруг расплывается, а то, что хочешь увидеть, становится четким. Короткий возглас вырвался из ее груди, она отдернула руку…

– Четко! Даже слишком… – и зачем она только сюда пошла! Бежать за майором поздно – а он точно унюхает, что она тут была, у самой кромки стояла. И отчаянно надеясь в душе, что марево ее не пропустит, Оксана пошла по исчезающим кровавым следам. – Остроумова, стой! Совсем сдурела?

Марево колыхнулось – точно отлетела в сторону тюлевая занавеска. Городская улочка исчезла. Оксана стояла внутри куба, выгороженного прямо посреди улицы мутно-прозрачными стенами, мерцающими расплывчатыми картинками: снег вместо зелени, деревенские хаты вместо старинных домов переулка, тусклый холодный рассвет вместо теплого вечера. Все это было там, в мареве, а здесь… здесь была только толстая ветка – гладкая, и почти прямая, как перекладина виселицы. И свисающая с нее веревочная петля. Остроумова, не размыкая сцепленных в запястьях рук, пыталась подняться на заботливо выставленный под петлю деревянный чурбачок.

– Стой, говорю! – подскочившая Оксана без церемоний схватила ее за ворот пижамы, дернула назад… пальцы прошли сквозь ткань, по ним побежали блики – как бывает, когда проскакиваешь перед лучом киноаппарата. За спиной у Оксаны кто-то хихикнул.

– Кто здесь? – Оксана обернулась… позади никого не было. – Стой, тебе говорю! – Остроумова тем временем подняла ногу… Оксана с размаху пнула по чурбаку – нога прошла насквозь. Попытки остановить Остроумову оказались такими же бессмысленными как ловить бегущего к пропасти киношного коня или предупреждать идущего в засаду киношного разведчика.

– Хи-хи-хи! – заливались у Оксаны за спиной – похоже, кого-то очень развлекали ее напрасные метания.

– Весело тебе, дура старая? – заорала Оксана, вертясь на месте как юла: смех был жеманно-девичий, как смеются дамочки в возрасте, старательно делающие вид, что они еще девочки.

Смех сменился негодующим вздохом – за спиной у Оксаны словно что-то пронеслось и… она обнаружила что стоит на коленях у самой границы марева, а Остроумова лезет на проклятый чурбак, будто кто-то невидимый поддержает ее под локти.

– Да я тебя лучше сама убью, Остроумова! – Оксана вскочила… и приложила одноклассницу тетрадками Елизаветы Григорьевны. Бомкнуло, как бывает, когда шмякнешь кого из пацанов книжкой по голове, потерявшая равновесие Остроумова шмякнулась задом на асфальт и растерянно захлопала глазами.

Свисающая с ветки петля начала медленно таять в воздухе.

– Коваленко? Что ты делаешь в моей комна… – Остроумова заозиралась по сторонам, пытаясь понять, где же она.

– Посторонние на площадке! – завопил жеманный голос. – Вы мешаете! Мешаете мне творить! Прочь, прочь!

Конус света, как из киноаппарата, ударил Оксане в лицо. Словно ледяной пятерней толкнули. Оксану отшвырнуло в сторону. Хихиканье зашлось с новой силой.

– Дубль два! – прокричал из пустоты жеманный голосок.

– Не смей! – непонятно кому заорала Оксана, стряхивая завернувшийся на голову школьный фартук.

Остроумова была уже на ногах. Глаза ее снова смотрели куда угодно, но только не в реальность, все также неловко она поковыляла к чурбаку. Над ее головой стала медленно проступать петля.

– А я сказала – стоять! – подскочившая Оксана с искренним наслаждением – когда еще представится случай! – съездила Остроумову тетрадками по физиономии. Девчонку отшвырнуло на мутную стену, прямо в проступающую сквозь марево мрачную толпу оборванных людей под охраной зловещих фигур в черных мундирах. Казалось, толпа шарахнулась от пролетевшей мимо них девушки… и тут же снова сомкнулась – Остроумову выбросило обратно, как от толчка батута.

– Бей Остроумову! – Оксана снова замахнулась тетрадками.

Ветер, визжа, как примадонна, нашедшая в гримерке букет с подписью «Для Вашей прелестной дублерши», налетел, завертел волчком… Острые ногти прошли Оксане по щекам и сомкнулись на шее, у вышитого воротничка школьной формы. Раздался новый пронзительный вопль и невидимые пальцы отдернулись, как обжегшись. Световые конусы хлестали по глазам, ветер рвал волосы, трепал подол. С рычанием вцепился в тетрадки и принялся выдирать их из рук.

– Не тронь, мое! – Оксана прижала тетрадки к груди и повернулась спиной к ветру. И тут же поняла, что это ошибка – вихрь толкал ее в спину, гнал изо всех сил, выпихивал. Обернуться не удавалось. Подошвы заскребли по асфальту, когда Оксана попыталась упереться, но расцвеченная мелькающими картинками стена, отделяющая обычную, реальную улицу, все приближалась. И тогда Оксана сдалась.

– Ладно! Хорошо! Ты сильнее! – прокричала она и тихо добавила. – Я попыталась. Теперь хотя бы ко мне никаких претензий. – и обвисла, перестав сопротивляться напору ветра.

Ветер радостно взвыл… и толкнул ее в спину как бодливый бычок. Расслабившаяся Оксана скользнула вниз, как соскальзывают по ледяной горке – и кубарем покатилась по асфальту. Ветер просвистел над ней, с размаху влепившись в цветное марево картинок на стене – картинки замельтешили, как при ускоренной перемотке пленки. Оксана вскочила – и метнулась между Остроумовой и чурбаком под петлей.