Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

Список гостей завершала фрау Винифред Вагнер — «невестка бессмертного композитора», — как на всякий случай поспешил уточнить Геббельс. Дама, напоминающая своими формами виолончель, сразу же взяла Гривена в оборот.

— Итак, герр Гривен, вы еще никогда не встречались с нашим фюрером?

Они подошли к столу; подбор угощений, выставленных госпожой Раубаль, оказался скорее странным. Немного сыра и сосисок, но главным образом пироги и пышки.

— Я знаю о нем только понаслышке.

— Он так напоминает мне Рихарда. — Она отщипнула кусочек штруделя и, чуть не лопаясь от тщеславья, продолжила. — Ни малейших сомнений в собственных словах и поступках. Его путь по жизни прям и непреложен, каждое слово уже написано заранее. — Фрау Вагнер, улыбнувшись, указала наверх, откуда по-прежнему доносилась музыка. — Какая жалость, что Адольф не умеет петь. Мне всегда кажется, что он творит из жизни оперу.

Фонограф меж тем заело, и на одной и той же ноте вновь и вновь грохотали цимбалы. Кто-то переставил иглу, она сердито взвизгнула. И вновь послышались голоса двух спорщиков; один незнакомый, а другой… да, другой был более чем знаком по множеству радиопередач.

— Нет-нет, только не так! — восклицал незнакомый голос. — Вы выглядите марионеткой. Двигайте руками вот так!

Удивление Гривена, казалось, обрадовало госпожу Вагнер.

— Это Эрих Ян Хануссен. Он мастер на все руки — составляет гороскопы, учит Адольфа сценическому произношению…

— Не уверен, что правильно понял вас.

— Нам не пристало говорить об этом. — Она поднесла палец к губам, но так и не сумела придать себе достаточно серьезного вида. — Он эксперт в области… красноречия, так это называется? И движений тела. Как действовать руками и тому подобное. — Фрау Вагнер сделала театральный жест. — Для того, чтобы вызвать соответствующую эмоциональную реакцию. Вот почему Адольфу нравится заниматься под музыку Рихарда, под этот грохот.

Гривен, машинально кивая, смотрел мимо собеседницы, в сторону дома. Анжела Раубаль вынесла на террасу огромный шоколадный торт. Смех Гели донесся до его слуха еще до того, как она появилась в дверном проеме. Справа от нее семенил человечек в пенсне, который, как решил Гривен, был Эрихом Яном Хануссеном. Слева от Гели шел ее дядя.

«Люсинда, разумеется, была права. Никто не вправе сказать, будто его не интересует Гитлер, — ни тогда, ни сейчас. Да, могу вас уверить, Алан, вам самому любопытно. Каким он показался мне на первый взгляд? Что ж, он немного напомнил мне Эйфелеву башню. Припоминаю, впервые увидев ее в восьмилетнем возрасте, я почувствовал себя одураченным. Столько раз я рассматривал ее в учебнике и на почтовых открытках, что в реальности от нее ничего не осталось. И точно так же обстояло дело с Гитлером. Маленький испитой человечек, уже тогда подавленный величием собственной пропаганды и бесчисленными изображениями на плакатах. Но, как я и сказал, таково было только первое впечатление. Мы все в нем ошиблись, каждый на свой лад».

— Пойдемте, — сказала фрау Вагнер, — я вас представлю. — Все сдвинулось с места, перестраиваясь, как иголки в магнитном поле. Гитлер прошел вдоль выстроившихся в линию гостей, вислоплечий в потрепанной кожаной куртке, с заметно выпирающим из бриджей для верховой езды животиком. Люсинда, которую по-прежнему опекал Геббельс, подала ему руку в белой перчатке.

— Какое удовольствие, фройляйн Краус. — Гитлер поклонился, состроив гримасу доброго и слегка беспутного рождественского дядюшки. — Я так рад, что вы с герром Гривеном смогли приехать.

— Кстати, Адольф, — развязно вмешалась госпожа Вагнер. — А вот и он.

— Весьма предусмотрительно с твоей стороны, Винифред!

В разговоре с ней он употреблял фамильярное «ты». Между ними чувствовалась какая-то близость (возможно, сексуальная?). Гели, по-прежнему держа под руку дядюшку Ади, оставалась безучастной; судя по всему, взаимоотношения Гитлера и госпожи Вагнер были выше ее разумения.

— Я в таком долгу перед вами, — веско и властно сказал Гитлер Гривену. — Вы избавили меня от величайшего разочарования.

Они пожали друг другу руку, причем Гитлер так сжал ладонь Гривена своей, словно хотел запечатлеть в памяти его костяшки и ногти. И только после этого он удостоил своим вниманием лицо Гривена.

Знаменитый взгляд Гитлера. Гривену доводилось слышать о том, как тяжело выдержать человеку этот взгляд, — так оно и было: то оказался взгляд человека, устремленного в будущее, живущего только им. Бледноголубые, гипнотизирующие сами себя, но при этом слегка скучающие глаза, словно высматривающие признаки чужой глупости, чтобы впоследствии обратить ее себе на пользу.

— Винифред хорошо о вас позаботилась? Она оказывает мне прямо-таки неоценимую помощь.

Поцеловав ей руку, Гитлер завел речь о «Кольце Нибелунгов», созданном гением ее свекра, как о моральном руководстве для грядущих героев Германии.

Это была всего лишь первая из скрижалей Завета, спущенных с гор в ходе нынешнего вечера. Гитлер первым делом уселся за стол на террасе и уничтожил большую часть шоколадного торта госпожи Раубаль (на закуску перед ужином, так он выразился), бросая по ходу дела замечания о Карле Великом, о Мартине Лютере, о мультфильмах Уолта Диснея, о вреде курения, о смертных муках, какие претерпевает омар, пока его варят, и, разумеется, о происках мирового еврейства.

Геббельс и Гесс тоже ели с аппетитом, время от времени поддакивая фюреру. Гривен слушал его, но только урывками. Всю эту брехню про кровь и почву он и раньше знал по старым номерам «Фелькишер Беобахтера». И, разумеется, такие горе-проповедники приходят и уходят. Святые Эпохи Инфляции — так их в насмешку прозвали. Взять хотя бы этого — как его там? — Рудольфа Штейнера, который гремел пару лет назад, а потом вышел из моды и рухнул в пропасть забвения. Без всякого сомнения, Гитлера ждет та же участь. А пока суд да дело, на него и впрямь более чем любопытно посмотреть.

На горы упала тьма, Гели пожаловалась, что ей холодно. Гитлер, проявив предупредительность, накинул ей на плечи шаль и распорядился о начале ужина, сервированного в доме.

— Ты слишком добр ко мне, дядюшка. А что ты будешь делать, если я расшалюсь?

Гитлер побагровел, как школьник, в котором взыграли первые гормоны.

Люсинда перехватила взгляд Гривена — внешне серьезный, но втайне смеющийся. Да, ей было известно, как нравятся ему сердечные тайны, по меньшей мере, на правах соглядатая.

Анжела Раубаль обнесла гостей запеченным поросенком и убедила сводного брата, вопреки только что произнесенной им проповеди о пользе вегетарианства, взять изрядный ломоть. Гитлер передал блюдо Гели, затем, с ножом и вилкой в руках, подсел к ней поближе.

— Позволь, дорогая, я тебе порежу.

— Да ты с ума сошел, Адольф! Она взрослая женщина, а не младенец!