Клыки. Истории о вампирах - Терри Виндлинг

Я тоже высовываюсь из проема. Мистер Дюшан прижимает Чарльза к стене. Обхватил своей ручищей его шею и сжимает ее. Если захочет, он может ее сломать, но это моего брата не убьет. Мистер Дюшан делает это просто из удовольствия.

Когда мы только начинали учиться охотиться, самым трудным для меня было прекратить преследование и перейти к атаке. Тогда наступает неловкий момент – ты сближаешься с жертвой, но нанести удар еще не успеваешь. Между задуманным и воплощенным может оказаться целая пропасть, и, к тому же, если будешь медлить, тебя заметят.

У тебя же, видно, проблем с этим нет. Ты бьешь мистера Дюшана кочергой по голове так сильно, что это заставляет его пошатнуться. По его щеке струится кровь, он с шипением открывает рот, являя свои клыки.

Прежде чем он успевает сориентироваться, я присасываюсь ртом к его горлу, будто минога. До этого мне никогда еще не доводилось пить кровь себе подобного. По ощущениям это как выпить молнию. Она стекает по моему пищеводу, а кулаки мистера Дюшана все это время барабанят по моим плечам, но я не отпускаю. Он ревет, как пойманный тигр, но я не отпускаю. И даже когда он падает на пол, я не отпускаю, пока Чарльз не оттаскивает меня от трупа, будто налитого клеща, такого жирного, что ему уже все равно.

– Хватит, Дженни, – говорит он. – Он мертв.

6. Никогда не начинайте убирать со стола в присутствии гостей

Многие думают, что вампиры, умирая, взрываются или воспламеняются. Это неправда. При наступлении смерти подобные нам медленно обращаются в пепел – точно фрукты, которые плесневеют и гниют в ускоренном режиме воспроизведения. Мы стоим, выстроившись треугольником, и наблюдаем, как мистер Дюшан постепенно чернеет, как крошатся кончики его пальцев.

Ты начинаешь плакать, и это кажется глупым, но Чарльз уводит тебя в другую комнату и говорит с тобой нежно, как говорил со мной, когда я была маленькой.

Так я остаюсь последним свидетелем кончины мистера Дюшана. Затем беру возле камина маленький веник и сметаю то, что осталось среди выжженной древесины и костей.

Когда вы с Чарльзом возвращаетесь, я стою посреди комнаты с метлой, напоминая Золушку. Чарльз обнимает тебя одной рукой. Твое лицо покрыто пятнами, нос красный – все это так по-человечески.

– Нам нужно бежать, Дженни, – заявляет Чарльз. – Хозяин мистера Дюшана знал, куда он отправился. Скоро он начнет его искать. И не знаю, что он сделает, когда узнает, что произошло.

– Бежать? – эхом повторяю я. – Куда бежать?

Я никогда нигде не была, кроме этого места. Не жила нигде, кроме этого дома.

Ты рассказываешь, что у тебя есть дядя, который живет за городом. Вы с Чарльзом собираетесь укрыться там. Мне, конечно, тоже будут рады. Мне, его ненормальной сестре.

Этого Чарльз всегда и хотел – настоящую девушку, которая будет его любить, слушать с ним музыку и делать вид, будто он обычный парень. Надеюсь, ты будешь все это делать. Вы можете остаться друг с другом надолго.

– Нет, – я отказываюсь. – Мне есть куда пойти.

Чарльз приподнимает бровь.

– Нет, тебе больше некуда пойти.

– Есть, – повторяю я и смотрю на него так зловеще, как только могу.

Думаю, он не хотел по-настоящему, чтобы я ехала с ними, потому что он перестает настаивать. Вместо этого поднимается наверх собирать вещи, и ты вместе с ним.

Остатки ужина еще на столе. Бокалы наполнены вином. Тарелок четыре, но еда только в одной. Все, что осталось от нашего последнего ужина.

Когда я заканчиваю убираться, прощаюсь с тобой и Чарльзом, когда ты оставляешь мне адрес на случай, если я передумаю, когда ты обнимаешь меня, так что наши шеи сближаются настолько, что я слышу запах крови сквозь поры твоей кожи – тогда я тоже оказываюсь готова.

Для меня шесть девушек – пустяки. Я могу попросить их найти мою маму на парковке, поискать котят, помочь подняться после того, как упала с велосипеда и ободрала коленку… Мне без разницы, будут ли они плакать или кричать. Может, это и покажется немного раздражительным, но не более того.

Самое сложное – это вести машину, сидя на телефонном справочнике. Но я что-нибудь придумаю. Если я хочу получить работу, мне придется показать хозяину, что я не хуже мистера Дюшана. Мне известна каждая подробность его истории о том, как он обрел власть. Я слышала ее сотню раз. Все, что сделал он, – сумею и я.

Покидая город, я бросаю это письмо в ящик, просто чтобы ты знала о моих намерениях.

Большое спасибо, что пришла на мой ужин. Мне очень понравился этот вечер.

Я никогла не делала это с другой девушкой, но глядя на Сандрин, думаю, как это могло бы быть. Я завидую ее стройному телу, ее длинным ногам, да и сверху у нее есть все из того, что нравится парням. У нее крупный, похожий на клюв нос, который моментально бросается в глаза на узком лице, но если присмотреться, то он очень даже подходит к ее большому, чувственному рту, становясь частью ее красоты. Свет, которым овеяна ее жизнь, отражаясь в бессчетном количестве осколков зеркала, мешает прийти к единому впечатлению. Обычно она не более чем набросок с несколькими едва прорисованными деталями, но мне кажется, что если ей вернуть весь ее цвет, то ее волосы будут черными, как вороново крыло, а глаза – синими, как океан, омывающий в солнечный день песчаную отмель.

Она говорит, что я никогда ее не покину, что мы с ней одинаковые, и кто знает, вдруг она права?

Если бы только вы родились в этих местах, – в одном из унылых, диких, бедных городков на берегу реки Сент-Джонс-Ривер, давно превратившихся в скопище трущоб, остовы старых особняков с провалившимися крышами и разбитыми окнами. Их обитатели – серые, как старые доски, заживо гниют среди дубов и невысоких корявых сосен, окруженные мусором рыболовных лавчонок, трейлерных стоянок и бетонными блоками мотелей, где торговцы кокаином из числа реднеков за хрустящую стодолларовую бумажку отвалят нужную вам дозу, а у барной стойки скучают пятидесятидолларовые проститутки, мечтая о том, как их с ветерком умчит отсюда какой-нибудь «кадиллак».

«Городки, такие, как Дюбарри, – говорит Сандрин, – оставляют на вас свои пятна, делают вас уязвимыми к их обману. Можно уехать в Даллас, или в Новый Орлеан или куда-то еще, где говорят на другом языке, и прожить там остаток дней, но это ничего не изменит. Как бы далеко вы ни уехали, как бы долго ни прожили там, вы никогда не будете собой. Вы всегда будете ощущать себя обманщиком, вам будет постоянно казаться, будто вы пытаетесь кого-то надуть, даже если на самом деле вы совершенно честны».

Я ни разу не была южнее Дейтоны или западнее Окалы, или севернее Джексонвиля и поэтому не могу сказать, так это или нет. Но возможно, Сандрин права. На лицах тех, кто после долгих лет отсутствия возвращаются в Дюбарри, читается облегчение, как будто они сбросили с себя тяжкое бремя, и ждут, не дожутся, когда начнут усыхать и растворяться в липкой духоте городка, словно свиные ножки на прилавке в магазинчике Тоби, что мутируют в банке с зеленоватым рассолом.