Ярче солнца - Бет Рэвис

Смотрю на нее и кусаю губы. Потому что я — хочу.

Не знаю, в чем дело — в нашей общей ДНК или в том, что я понимаю, почему он сделал то, что сделал. Может быть, дело в битком набитой оружейной или в записях из бортового журнала. Или, может, я просто начинаю думать, что Док прав и Орион будет лучшим лидером, чем я. Но Орион уже не кажется мне таким сумасшедшим, как раньше.

Эми кладет руку мне на локоть, заставляя оторвать взгляд от экрана с часами и посмотреть на нее.

— Я не смогла его убить.

Смотрю удивленно, не зная, как реагировать.

— Дока. Он наставил пистолет на меня. На тебя. Я не знала, в кого из нас он выстрелит.

Касаюсь повязки на руке у Эми — слегка, не надавливая на рану.

— Это просто царапина. Но, когда он целился в тебя, я подумала: «Нужно убить его, или он убьет кого-то из нас». Но я не стала. Не смогла.

— Зачем ты…

— Старший, — говорит Эми, — я всем сердцем верю, что Орион не заслуживает того, чтобы лить. Некоторые люди, — добавляет она, делая ударение на первом слове, — не заслуживают второго шанса. Я помню, каково было тонуть в ящике. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала.

Это сделал с ней я. Не Орион. Я.

— Два человека умерли, как едва не умерла я. И убил их он.

— Эми, я не могу остановить процесс регенерации.

— Он не заслуживает того, чтобы жить.

— Так ты бы его убила?

Эми смотрит мне в глаза бегающим взглядом. Дока она убить не смогла. Но ненависть к Ориону куда глубже.

— Ты права. Некоторые люди не заслуживают второго шанса. Но Орион… — Я медлю, не зная, как объяснить. — Орион был неправ, да. Но он убивал не просто для забавы. У него была причина. Он действовал из страха.

Эми в раздумьях кусает нижнюю губу. Я знаю, что она сравнивает Ориона, который думал, что поступает правильно, с Лютором, который сознательно делал зло.

Мне хочется обнять ее и стереть тревогу, которая поселилась в ее чертах, но я понимаю, что все не так просто.

— Может быть, — поворачиваюсь я к криоцилиндру, — если нельзя остановить регенерацию… У меня получится ее отложить.

Эми отходит в сторону, чтобы я мог хорошенько посмотреть на панель управления. Я чувствую на себе взгляды двух пар глаз: взгляд Эми умоляет оставить Ориона в ледяном плену, а взгляд Ориона умоляет вернуть его к жизни.

— Я смогу, — говорю наконец. — Смогу ее замедлить.

— Давай, — кивает Эми.

Ввожу цифры, поворачиваю тумблер, и отсчет времени сменяется с неполных двадцати четырех часов на семьдесят два.

— А можно и дальше так? — спрашивает она. — Каждый раз, когда время кончается, добавлять еще?

Я медленно киваю.

— Значит, так и сделаем, — говорит она, решительно сжимая челюсть. — Будем отводить часы назад. Чтобы он никогда не проснулся.

Эми с какой-то яростной силой смотрит в выпученные глаза Ориона. А я смотрю на нее, изумляясь, кто эта незнакомая девушка с полным ненависти сердцем.

К тому времени, как мы со Старшим вылезаем из люка, вокруг уже собралась толпа.

— Это правда? — окликает кто-то.

— Что? — спрашивает Старший.

— Что с корабля еще есть выход?

Барти предлагает мне руку и вытягивает с последней ступеньки лестницы.

— Пришлось им рассказать. Так уж получилось, что они заметили гигантский люк посреди пруда.

— Правда! — кричит Старший.

— А это обязательно? — доносится новый вопрос. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это спросил, но понять невозможно. Мнения, кажется, разделились. Те, кто стоит ближе всех к грязной луже, которая раньше была прудом, ликуют. Они обнимаются друг с другом, не вытирая с лиц счастливые слезы, и радуются словам Старшего.

Но сзади, в отдалении, стоят совсем другие люди. Они смотрят подозрительно и тревожно хмурятся и перешептываются, закрываясь ладонями. Даже отсюда я вижу у нескольких бледно-зеленые пластыри. Кто-то держит их в руках, сминая упаковку, но не открывая. Другие, уже с пластырями на коже, смотрят вокруг остекленевшим взглядом.

— Будет еще одно собрание, — объявляет Старший. — Сейчас всем скажу. — Он нажимает кнопку вай-кома и общим вызовом просит две тысячи двести девяносто шесть жителей корабля сейчас же прийти в сад.

Нет, не две тысячи двести девяносто шесть. Уже нет. Я мысленно вычитаю. Виктрия. Лютор. Все главные корабельщики. Те, кто погиб во время бунта. Те, кого Док убил пластырями. Численность населения «Годспида», которую я всегда считала чем-то незыблемым, теперь вдруг кажется очень хрупкой.

Барти нерешительно подходит к Старшему.

— Можно, я… ты не будешь против, если я тоже скажу пару слов?

Старший отвечает кривой усмешкой.

— Снова станешь мятеж устраивать?

— Нет, — говорит Барти совершенно серьезно.

Старший смотрит на меня, я понимаю намек и даю им побыть наедине. Они отходят, занятые тихим, мирным разговором. Старший слушает Барти с очень сосредоточенным видом. Договорив, они пожимают руки со странной решимостью, от которой у меня неспокойно на душе.

Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем все добираются к пруду. Люди не слишком торопятся — я вижу, как они идут по полям. Поднимаю руку к волосам — на них нет повязки, даже куртку я забыла надеть, но мне все равно. Я их больше не боюсь. Сегодня я стреляла в живого человека, а другой человек умер у меня на глазах. У нас под ногами находится шаттл, который унесет меня далеко-далеко отсюда. Их мнение обо мне больше ничего не значит.

Я стою у кромки пруда с той стороны, что ближе к стене. Собираясь по краям подсохшей илистой лужи, люди становятся все ближе и ближе ко мне. Многие до сих пор держатся на расстоянии или скалятся, но большинство просто игнорирует. Одна девушка случайно касается моей руки.

— Извини, — говорит она.

Не могу удержаться от того, чтобы уставиться на нее в изумлении. Она не отшатнулась, не скривилась, даже не отдернула руку, будто я заразная.

Старший шагает прямо в хлюпающие остатки пруда и встает рядом с люком. Виктрия говорила, что нельзя выбирать, кого любить. Я до сих пор не определилась, права ли она была, но это уже не важно. Потому что, был у меня выбор или нет, мое сердце принадлежит ему.

Все остальные смотрят сверху вниз — мы стоим на краю пруда, возвышаясь над ним. Старший по щиколотку увяз в грязи и неловко переминается, будто нервничает. Даже отсюда мне видны фиолетово-зеленые синяки у него на лице, но он никогда еще не выглядел сильнее и благороднее.

Старший нажимает на кнопку вай-кома, чтобы все хорошо слышали. Сначала бормочет что-то, что я не могу разобрать, но потом начинает четко и громко: