Там, где цветет полынь - Олли Вингет

– Ну и дура. – И пошел по дорожке.

А что тут еще скажешь? Дура».

Уля еле успела добежать до мусорного ведра. Ее вывернуло прямо туда, в пустое целлофановое нутро. Именно так, как задумывал режиссер этого поганого квест-рума. Пустой желудок мучительно сводило судорогой, Уля задыхалась, выплевывая желчь, но не могла остановиться. Прочитанное было не просто отвратительным. Оно, будто рак, ширилось, росло внутри, пожирая остатки всего светлого и живого.

Не видя толком, что делает, Ульяна выскочила в коридор, натянула ботинки, схватила куртку и выбежала наружу.

Больше всего на свете она боялась увидеть на пороге пыльный коврик. Зеленый с желтыми разводами. Но нет, Артем не соврал, коврика больше не было. Вот бы и Артем тоже сгинул где-нибудь! Пусть бы он сейчас варился в адовом огне! Пусть тонул бы в полынном тумане! Пусть бы его вообще никогда не существовало. И ее самой вместе с ним.

Как она вызвала такси, как стояла во дворе, ожидая машину, Уля не помнила. Всю дорогу до коммуналки она судорожно пыталась вспомнить хоть один маленький кусочек какой-нибудь молитвы. Первый раз в жизни ей отчаянно захотелось в церковь. Любой религии. Главное, чтобы тихо и спокойно. Чтобы вдруг оказаться под чьей-то защитой. В мире, где нет этой гнили, которой ей пришлось вымазаться с головы до ног.

Молитва не вспоминалась. Машина тащилась через пробки. Строки из записок Артема пульсировали в голове.

Подъехала к дому Уля в сумерках. Расплатилась с молчаливым таксистом, разменяв заветную пятерку. Вспомнила себя, испуганно берущую деньги у Гуса, сдержала острое желание отвесить самой себе оплеуху и начала подниматься по лестнице.

Все тот же запах мочи и прокисшего пива. Всё те же крошащиеся под ногами грязные ступени. Они хоть немного возвращали Улю в реальный мир. Но этого было мало. Катастрофически. Что делать дальше, она не знала.

Искать еще один подарочек для Гуса? Вот уж нет – даже малейший шанс стать такой же, как Артем, пугал Улю сильнее всего прочего. Хуже было только проиграть. И занять место толстой безропотной Тони. От этой мысли Ульяну опять скрутило, и она прижалась лбом к холодной стене.

Значит, ей нельзя идти вперед, но и назад нельзя. Так куда же можно? Ответ напрашивался сам собой – никуда. Прямо сейчас зайти в общую кухню, схватить самый острый нож из ящика Оксаны, запереться у себя и резануть по венам. На обеих руках. Как выйдет глубоко. Чтобы никто не спас. Чтобы ни одна служка Гуса не успела.

Ковыряясь в замке, Уля поняла, что спокойна. Холодная решимость заполняла ее грудь. Не было ни страшно, ни горько. Даже полынью не пахло. Просто хотелось скорее покончить со всем. И наконец отдохнуть.

В темноте коридора она прошла в кухню, не включая свет, открыла Оксанин ящик и ощупью принялась искать нож. Он всегда лежал справа. Уля часто брала его – собственным так и не обзавелась. И теперь уже не обзаведется. Как и детьми, и друзьями, и собакой. Ничего больше не будет. Но вместе с надеждами на счастье она попрощается и с полынью. Если это цена, то Уля была готова ее заплатить.

Осталось только отыскать нож.

– Да где же ты? – прошептала она сквозь зубы.

– Не это ли ищешь? – спросил знакомый насмешливый голос.

За спиной щелкнул выключатель. Кухню залил ослепительный свет.

– Что ты тут делаешь?.. – только и смогла выдавить из пересохшего горла Уля, заслоняя ладонью глаза.

Рэм стоял в дверях и сжимал в руке самый острый Оксанин нож. Все те же потертые джинсы, куртка нараспашку, под ней толстый свитер. С ботинок натекла грязная лужица. Первым порывом было броситься на его костлявую грудь, завыть, запричитать, прижимая к себе взлохмаченную темную голову того, которого мысленно уже успела похоронить.

Но пришедший на помощь Рэм не мог появиться просто так. Он служил Гусу, и теперь этот факт делал парня еще более опасным чужаком, чем при первой встрече. Служка или полынник – только на этот вопрос Уля еще не знала ответа. И таблетки… Чертовы таблетки, окончательно сведшие с ума Артема! Сколько их Рэм успел выпить хотя бы за ту хмельную ночь? Пять? Десять? А всего? Во что полынь успела превратить поломанного мальчика без отца и матери, если взрослого мужчину она скрутила меньше, чем за месяц?

Рэм с интересом смотрел на Улю, метания которой, видимо, отчетливо проступали на лице.

– Это я у тебя должен спрашивать. Что ты творишь? – сказал он, кривя губы.

– Как ты здесь оказался?

– Вопросом на вопрос отвечать некультурно, Ульяна. И как только тебя родители воспитывали?

Его насмешливый, абсолютно чужой тон делал невозможной мысль, что пару дней назад на пороге этой же кухни они впивались друг в друга поцелуями, надеясь найти если не защиту, то поддержку. Того, кто поймет и не осудит. Того, кто выслушает и поверит. А теперь Рэм стоял напротив, постукивая кончиком ножа по липкой столешнице, и криво улыбался, тая в себе мерзлый туман.

Такой же худой. Расслабленный на вид, но внутри натянутый струной. Казалось, достаточно шороха, чтобы он сорвался с места. Бежать ли, вгрызаться в чужую шею, кричать, выть или драться насмерть. Все это читалось в его глазах. Темных, потухших, безжизненных.

И Уля знала эту тьму. Ту самую, что свела с ума отца. Ту, что безжалостным потоком хлынет в ее собственную жизнь, как только игра завершится. Как бы она ни завершилась.

– У тебя все в порядке? – Рэм небрежно стучал ножом о стол, но из рук его не выпускал.

– Да, – ответила Уля, начиная плавно, шажок за шажком, продвигаться к выходу.

– И поэтому ты ищешь в ящике нож?

Вопрос пригвоздил ее к полу. Ни шелохнуться, ни вздохнуть. Но что-то успело измениться в ней, прочитавшей три стены отцовских откровений и не желающей знать, что скрывает в себе четвертая.

– Зачем ты пришел, Рэм? – Искаженное, полынное имя легко соскочило с губ – стоявший перед Улей никак не мог быть Ромкой.

Тот нахмурился, помолчал – только металл ножа снова и снова встречался с деревянной столешницей.

– Откуда ты узнал, что именно я ищу? – Уле просто некуда было отступать.

– Метка, – проговорил Рэм тяжело и медленно, это слово давалось ему с трудом. – Она чувствует такие желания, как поиск ножа. – Его сдавленный смешок эхом отдался в глухой тишине кухни.

В Улиной груди завозился зверь ужаса. Если Гус мог следить за ней через полынь на запястье, знал ли он о часах, проведенных за чтением записок отца? И если знал, то какое наказание ждет ее теперь?

– Так это «жучок»?

– Что? – Рэм непонимающе вскинул на нее глаза. – А… нет. Метка чует только вспышки настроения… я не знаю, как она работает. – Кажется, это были первые слова, сказанные им голосом человека, а не манекена.

Уля замерла, успокаивая бешеное сердцебиение. Если Рэм не врал, на этот раз ее пронесло. Она сделала еще один шаг к двери.