Там, где цветет полынь - Олли Вингет

– Так у тебя все хорошо?

– Да, – с вымученной улыбкой повторила Уля. – Минутная глупость, не бери в голову.

Конечно же, Рэм не мог ей поверить. Нужно было быть абсолютным идиотом, чтобы принять дрожащий напряженный писк, в который от страха превратился ее голос, за чистую монету. Но это было не так уж важно. До выхода из кухни оставалось три маленьких шага. Или один прыжок.

Когда Рэм подался вперед, Уля поняла, что не успевает. Она попыталась юркнуть в щель между дверью и косяком, но парень оказался там быстрее. Теперь от выхода ее отделяли три маленьких шага и человеческое тело с ножом в руке.

– Это Гус тебя послал? – На имени писк взлетел совсем высоко, но сорвался вниз к последнему слову.

– Да. – Рэм кивнул, проследил Улин взгляд, направленный на лезвие, хмыкнул и аккуратно положил нож на стол рядом с собой. – Проверить, как ты справляешься со второй загадкой. Кстати, поздравляю с найденной вещицей. Молодец.

Когда нож лег на потрепанную жизнью столешницу, дышать Уле стало чуточку легче. Рэм не выглядел ни сумасшедшим, ни маньяком. Он казался даже чуточку менее измотанным, чем в их последнюю встречу. Но если записи Артема были правдивы – а они были, черт их дери, то Рэм – самый настоящий сумасшедший маньяк. Никак иначе.

– Ты служка? Или полынник? – спросила Уля и сама испугалась безжалостной наготы вопроса.

Никогда еще она не видела, чтобы человек так стремительно бледнел. В одну секунду лицо Рэма стало походить на посмертную маску из какого-нибудь музея. Крошащийся гипс, острый нос, впалые глазницы и челюсть, выдающаяся вперед.

Дрожащей рукой Рэм залез в карман, достал сигарету, зажал ее между зубов и долго пытался поджечь. Огонек зажигалки плясал в пальцах. Наконец у него вышло, и он закурил, словно в жадной надежде, что это придаст сил.

– Откуда ты знаешь?

– А этого вам метка не докладывает? Вживляли бы сразу камеры, что вы, в самом деле…

– Откуда ты знаешь? – Еще одна затяжка, и Рэм шагнул вперед.

Но в этот раз Уля была готова. Она отшатнулась в сторону, рванула к столу и схватила нож. Влажная рукоять скользила в пальцах, лезвие смотрело прямо в грудь застывшему у двери Рэму.

– Отвечать вопросом на вопрос – дурной тон. Плохо же тебя воспитывали, – прошипела Уля, чувствуя, как предательски дрожат руки.

Рэм не попятился, не шелохнулся даже, просто смотрел на нее, ломая в тонких пальцах сигарету. Его глаза теперь казались двумя сгустками тьмы. Ни капли того коньяка, что блестел на солнце в их единственное утро вместе. Одна лишь глухая злоба. Затаенная боль. Гнилая полынь. И это лишало сил. Ни отвести взгляда, ни вдохнуть. Уля почувствовала, как обмякли ноги, как руки стали совсем чужими.

И когда Рэм одним рывком оказался рядом, выбивая из ее ладони нож, она не сопротивлялась. Только смотрела на огонек сигареты, упавшей на линолеум, и думала про себя, мол, какая все-таки будет неожиданность – умереть на этой кухне. Сколько раз, наверное, соседи мечтали прирезать ее, вечно крадущую сахар и сосиски из общего холодильника. И вот же, почти сбудется. Пусть не рукой Оксаны, так ее ножом.

Рэм с силой оттолкнул ее к стене, прижал своим телом, схватил за горло, тяжело дыша, но холодной стали под ребрами Уля не чувствовала. Она скосила взгляд. Нож валялся на полу рядом с тлеющей сигаретой – оттуда уже тянуло жженым линолеумом.

– Откуда ты знаешь? – просипел Рэм, скаля зубы. – Кто тебе рассказал? Кто?

Рука сжала горло чуть сильнее. Уля схватила воздух ртом и выдохнула слово, которого хватило, чтобы Рэм отпустил ее и медленно сел на табуретку.

– Отец.

* * *

К дому Артема они ехали в напряженном молчании. Рэм то и дело бросал взгляд в зеркало заднего вида, ожидая погони, а Уля бездумно смотрела вперед, прокручивая в голове то, что произошло…

Когда с ее губ сорвалось короткое непривычное слово, из Рэма словно выбили воздух. Он сидел на табуретке, глупо моргая, и, кажется, не мог справиться с удивлением.

– Что значит отец, чей? – наконец глухо проговорил он, наблюдая, как Уля садится на соседний стул.

Говорить ей было трудно. Пережатое ладонью Рэма горло болело, голос стал чужим и сиплым, но отмолчаться бы не удалось – слишком уж нетерпеливо сверлил ее глазами Рэм в ожидании ответа.

– Так чей папа?

– Римский, блин, – не удержалась она, сглатывая ком. – Между прочим, мне больно.

Рэм с силой хлопнул ладонью по столу. Из коридора донеслось недовольное ворчание – кажется, их присутствие наконец обнаружили соседи.

– Ладно-ладно. – Уля поморщилась. – Не шуми только. Мой отец был… таким, как мы.

– И ты только узнала об этом?

– Я только узнала, что он вообще у меня был.

– Не понимаю. – Рэм провел рукой по лбу, стирая выступивший пот. – Ты не знала, что у тебя есть отец?

– Даже имени его, – кивнула Уля.

– А отчество свое смотреть не пробовала?

– Знаешь, я, конечно, расстроилась, когда ты так скоропостижно исчез, но сейчас ты меня бесишь… – В коридоре раздались тяжелые шаги Натальи, и Уля понизила голос: – Отчество у меня мамино. По имени дедушки. Степановна.

– Отлично, Ульяна Степановна, – прошипел Рэм, наклоняясь к ней через стол. – И ты хочешь сказать, что твой биологический отец был меченым?

– Он был полынником, Рэм. Понимаешь, о чем я?

Тот откинулся назад и снова протер лоб. Его заметно трясло.

– С чего ты вообще это взяла? Ты его видела?

– Нет, я не знаю, где он. Может быть, умер, может, без вести пропал. Или что там происходит с такими как он, в конце, а?

– Ты у меня спрашиваешь? – Рэм слабо улыбнулся. – Я не знаю. Но думаю, что ничего хорошего.

– Вот и мне так кажется. – Уля схватилась за эту улыбку, как тонущий за протянутую руку. – В общем, его объявили умершим, и мне досталась его квартира. А там… – Она запнулась, подыскивая слова. – Все стены в бумажках. Его дневник. Он записывал все, что с ним происходило. До игры… и после.

– После? – Рэм больше не улыбался. В ярком свете лампочки он вдруг стал похож на ходячего мертвеца из фильма: пустой взгляд, перекошенный рот и ввалившиеся щеки. – Он что, выиграл?

Уля кивнула.

– Не может быть… а если и может, выигравший точно не станет об этом писать в долбаном дневнике, ты что-то путаешь.

– Еще скажи, что я сама это выдумала. Там про полынь, про все три вещицы, про Гуса… и про то, что будет дальше. Со всеми, кто начал игру.

Рэм тяжело поднялся на ноги, взял со стола кружку с подмигивающим смайликом на боку, набрал в нее воды из-под крана и выпил одним большим жадным глотком.

– И что же с ними стало? – спросил он, не оборачиваясь. – С твоим отцом, с другими, про которых он писал… Черт! Даже звучит глупо!