Там, где цветет полынь - Олли Вингет

Парня затолкали в скорую, с ним служка поехал, а мы в машину сели. Зинаида Олеговна на меня посмотрела, глаза как хрустальные. Холодные, пустые, полынные.

– Спасибо вам, Артем. – И губы растянула, улыбнулась вроде бы.

Довезли меня до дома. Я уже выходить начал, но не сдержался, спросил.

– Куда вы его?

Она помолчала, сомневаясь, отвечать ли.

– На кормежку. – И вдруг как засмеется, высоко так, повизгивая.

Теперь сижу у окна. На языке таблетка. В ушах ее смех. Помнил бы молитву, помолился бы».

Уля дочитала последнее слово. Тяжело сглотнула – пересохшее горло отдалось болью. Все это время, пока она проговаривала написанные отцом строки, Рэма словно и не было в комнате. Были лишь она сама и еще одна записка Артема. Еще одна глава его сумасшествия. Но теперь Уля понимала, что придется обернуться. Выдержать взгляд, обращенный к ней – дочери полынника. Медлить не было сил. Ульяна сцепила зубы и повернулась к Рэму.

Тот сидел на полу, опершись спиной на пустую стену, мертвенно белый, покрытый бисеринками холодного пота, и смотрел на нее темными от страха глазами.

– Черт, – просипел он. – Черт. Черт. Черт.

Смятый во влажной ладони листок, на котором заглавная буква в начале зловещего имени выделялась среди остальных особым нажимом, с чуть слышным шорохом упал к Улиным ногам. Она нерешительно подошла к стене и опустилась перед Рэмом на колени. Тот и не заметил ее, продолжая смотреть в пустоту.

– Черт, черт, черт… – только и повторял он, судорожно сжимая и разжимая кулак.

Когда Уля потянулась к нему то ли погладить по щеке, то ли встряхнуть, как следует, Рэм вздрогнул всем телом и пришел в себя. Ладонь остановилась на половине пути. Замерла. И опустилась на пол. Дотронуться до полынного служки оказалось сложнее, чем Уля думала.

– Это та самая Зинаида, которую я видела? – спросила она, чтобы сгладить неловкость.

Рэм тяжело сглотнул. Помолчал. Дернул плечами.

– А сама как думаешь? Совпадение, что ли?

– Нет, быть такого не может. – Уля нахмурилась, подсчитывая. – Ей сейчас должно быть лет пятьдесят. Даже больше. Но та, из больницы, совсем еще молодая. Максимум тридцать пять. Нет, совсем не сходится.

– Это единственное, что не укладывается в твою картину мира? – ядовито спросил Рэм, засовывая дрожащую руку во внутренний карман куртки, которую так и не снял.

– Все остальное просто непонятно. Люди какие-то плачущие. Визиты в ночи. Кормежка. – И содрогнулась от последнего слова, будто оно было для нее липким слизняком.

Рэм криво усмехнулся в ответ, доставая знакомый Уле бумажный кулек, выудил две таблетки, встряхнул, на слух определяя, сколько полынной отравы осталось, и засунул кулек под куртку.

– И ты собираешься их пить? Даже не думай, слышишь? – Уля дернулась вперед, чтобы отобрать заветные грязно-белые кругляшки, но Рэм проворно засунул таблетки в рот и тут же проглотил.

– Нет уж, на трезвую голову я в писанине твоего свернутого папаши копаться не собираюсь, – проговорил он, закрывая глаза.

Лохматый затылок уперся в голую стену. В расслабленных чертах его осунувшегося бледного лица читалось нескрываемое облегчение. Все демоны, что с упоением рвали на части это истощенное тело, мигом успокоились, затихли, спрятались по углам, ожидая, когда действие Гусовых таблеток ослабнет.

– Вот, значит, как они делали раньше, – не открывая глаз, протянул Рэм.

– Кто – они? – Уля продолжала сидеть напротив, не замечая, как покалывает онемевшие ноги.

– Зинаида и ее веселая команда. Стучали в дверь. Ну а что? Похоже… – Он говорил слабым, чуть слышным голосом, ведя беседу с самим собой.

– Похоже на что? – нетерпеливо переспросила Уля, когда пауза затянулась.

Рэм открыл глаза. Карие радужки подернула легкая, почти невидимая пелена. Белая паутинка тумана. След полыни во взгляде.

– На то, как это делается сегодня. – Он опустил тяжелые веки, снова погружаясь во тьму под ними. – Стоит только ослушаться. Не справиться. Или просто пришло твое время. Твоя очередь. Они звонят. Веселенький рингтон мобильника. Молчание на том конце трубки. – Рэм бросал слова, как камни в омут, приводя Улю в ужас равнодушием тона. – Знаешь, что самое жуткое? Ждать. Скажут тебе в этот раз хоть слово или пронесет.

– Тогда… в коридоре, – выдохнула Уля раньше, чем поняла, что знает ответ сама. – Тебе позвонили… Ты поэтому сбежал?

Рэм кивнул, поднял руку и вытер ладонью лицо, словно отгоняя воспоминания.

– Я должен был уйти еще утром. По-хорошему – вечером, утро было последним сроком. Но передумал… Решил, что один день моего отсутствия никто и не заметит. Заметили.

– Тебя наказали?

– Забей. – Рэм резко открыл глаза, пелены в них больше не было. – Нестрашно. И не впервой. К тому же… Зинаиде я не интересен… пока. – И вымученно улыбнулся – нижняя губа чуть отставала от верхней так привычно и по-родному, что в Улином горле предательски запершило.

– Выходит, провинившихся наказывает кто-то другой?

– Такие же служки, как и я, если ты об этом, – ответил Рэм и не отвел взгляда, даже когда Уля вскинула на него глаза. – И не делай вид, что считала меня полынником. Сидел бы я тут с тобой, конечно. Да, я служу Гусу. И если прикажут, я накажу ослушавшегося. Или понесу наказание. Очень простая схема, привыкай. – Он потянулся, с наслаждением разминая затекшие плечи. – Если ты продолжишь терять время здесь вместо того, чтобы искать вещицы, очень скоро окажешься со мной в одной лодке.

Рэм заметно повеселел. Он больше не хрипел, втягивая воздух, не утирал пот с бледного лба. И совсем не сочувствовал испуганной Уле. Словом, стал таким же, как на коммунальной кухне, – исполняющим поручение Гуса. Две грязно-белых полынных таблетки действовали быстро.

Он прошелся по комнате, не обращая внимания на замершую в углу Улю, ковырнул за край одну из оставшихся на стене бумажек, хмыкнул чему-то своему и направился к выходу.

«Думай, – приказала себя Ульяна. – Вспоминай, иначе он уйдет. И никогда больше не вернется».

Что привело его в чувство в прошлый раз? Что прорвалось через полынную блокаду? Рэм пришел к ней таким же, как стал сейчас, – равнодушным и чужим, но все-таки согласился приехать сюда… Как влияет на него сила полыни, заключенная в серых кругляшках? Что может вернуть его из горького плена равнодушия?

Ответ был простым и ясным. Если Рэм пил таблетки, чтобы спрятаться от переполнявших его чувств, то и вернуть его могли только чувства. Страх. Удивление. Непонимание. Боль. Что угодно. Лишь бы они были сильнее полыни.

– А что Зинаида делает с теми, кого выбирает? – спросила Уля, не отрывая напряженного взгляда от спины в зимней куртке.