Одержимость романами - Кейтлин Бараш
Шрифт:
Интервал:
Я начала сомневаться в том, что знала о себе, в том, что казалось мне правдой. Я часто принимаю вымысел за реальность, но сейчас эта граница кажется особенно зыбкой.
Но все же: представьте себя объектом такого пристального внимания, такой огромной реконструкции – как можно ненавидеть человека, который заставляет вас чувствовать себя настолько особенным?
Я не могу.
Новая девушка моего бывшего парня во многом была права в своем романе, но во многом она ошиблась. «Розмари» – это выдумка: чарующая, не спорю, но мнимая и хлипкая. Она никогда не сможет по-настоящему завладеть мной. Я принадлежу себе.
Я не могу дышать. Не дыша, продолжаю читать и едва не роняю телефон в унитаз.
Конец эссе приводит нас прямо сюда, к этому моменту:
Если она прочтет это, надеюсь, она придумает для нас лучший финал.
К горлу подкатывает желчь, я наклоняюсь. Тошнота сменяется рвотой, мои колени стучат об пол, и кто-то в соседней кабинке неуверенно спрашивает: «У вас все в порядке?»
«Очевидно же, что нет, тупица», – хочется крикнуть мне. Я стою на коленях на липком, отвратительном полу туалета в ресторане и блюю в унитаз, усеянный лобковыми волосами (не моими).
Но мне удается что-то прохрипеть в ответ. Чтобы меня оставили в покое, не трогали.
Я жду, пока другой посетитель спустит воду и уйдет прочь, прежде чем выйти, чтобы вымыть руки и лицо. В отражении моя кожа кажется бледной; под глазами вырисовывается сетка лопнувших сосудов. Я набираю в рот воды, полощу горло и сплевываю. Трижды.
Она взяла мои слова и сделала их своими. Протагонист, которого поглотил антагонист – или наоборот?
Это значит, я потеряла всякий контроль. Как давно она знала, кто я на самом деле?
Ей нужно было время, чтобы написать это, отправить и опубликовать. Может, она написала эссе за одну долгую лихорадочную ночь и отправила его утром, передав в руки знакомому главному редактору, чтобы избежать самотека? Учитывая ее связи, ей легко было ускорить публикацию.
Я вспоминаю удаленное мной сообщение: «…произошло нечто тревожное, и мне не по себе…»
Это тогда она начала соединять все точки?
Прокручиваю воспоминания в поисках моментов, когда она могла остаться наедине с моей записной книжкой, когда жадность, паранойя или любопытство заставили ее прочитать всё, а затем забрать ее.
Ты же знаешь, что твоя записная книжка здесь? Кто-то из посетителей нашел ее на полу…
Ну разумеется. Как глупо, как неосторожно я поступила.
Осталось ли в нашей истории что-то невысказанное? Розмари написала еще несколько эссе о нас или этот очерк в «Вог» – ее единственная месть, если, конечно, это действительно месть?
В моей голове возникает образ: мы вдвоем сидим бок о бок, пишем нашу совместную историю с двух точек зрения. Это так абсурдно, заманчиво и невозможно, что я смеюсь вслух. Истеричный звук отскакивает от кафеля в туалете.
Может быть, я действительно всегда хотела видеть ее своей сообщницей, своего рода сестрой. У нас есть общий опыт любви к Калебу, его любви к нам, попыток записать все это. Мы могли бы составить список всего, что нас объединяет.
Вхожу в аккаунт «Книги и кофе» в поисках подсказок. За последние двадцать четыре часа я получила несколько запросов на подписку, но не спешила принимать их, чтобы распалить (как я надеялась) у них аппетит. Большинство запросов, которые получает мой анонимный аккаунт, обычно приходят от ботов в нижнем белье, других скучных книжных блогов или малоизвестных рок-групп, отчаянно нуждающихся в признании и готовых на все за ответную подписку. Сегодняшние кандидаты выглядят как смесь этих трех типов, но мой взгляд приковывает профиль «Литературные признания 13». Приняв запрос, перехожу в профиль, отмечая, что у аккаунта ноль подписчиков. Здесь всего несколько фотографий, но, когда я понимаю, что именно на них изображено, у меня стучат зубы.
На каждом снимке – записи из блокнота, знакомые каракули, испещренные красной ручкой. Мои чернила выцвели, словно их пропустили через ксерокс, и где-то вырезаны отрывки, слова переиначены, предложения перестроены. Некоторые фразы обведены и подчеркнуты: «Сент-Эндрюс», «следую», «угрюмое болото», «математика», «частный», «Калеб», «хочу», «пишу», «Розмари», а на полях пляшут многочисленные восклицательные знаки. Подпись к одной фотографии: «Ты не особенно интересное чудовище». Или: «Ты пишешь книгу в поисках выхода, но это не сработает».
И еще: «Сюжет – не главное, но твой закончился в книжном магазине. Я зашла спросить о некоторых тревожных совпадениях. Хотела увидеть тебя, хотела, чтобы ты посмотрела на меня. Но, должно быть, это был твой обеденный перерыв или выходной. Конечно. Я бродила по магазину и наткнулась на твой блокнот – сиреневый, сатиновый, с монограммой. Такой заметный. Что я имею в виду: я искала улики, намеренно и целенаправленное, и нашла их».
Твоя коллега отвлеклась. Она не заметила, как я стащила блокнот из шкафчика в кладовой, не заметила, как я стояла в пустом проходе и читала – первый раз, когда я действительно, по-настоящему, благодарна своей паранойе.
Я долгое время закрывала глаза на удаленное сообщение, провокационные тексты, на то, что имя в поисковике не давало никаких результатов. Я даже убедила себя, что тревожные параллели между твоими текстами и моей реальностью – симптом чрезмерно активного воображения или своего рода нарциссизма с моей стороны – и, скажу тебе честно, такие мысли о самой себе очень некомфортны, но каким-то образом ты заставила меня сомневаться.
А потом, конечно, был тот концерт, где ты была небрежной и откровенной, и я больше не могла закрывать глаза. Это было намеренно? Ты устала от осторожности?
И наконец: в другой жизни мы могли бы быть друзьями.
Перестаю читать, перестаю смотреть и выхожу из аккаунта. Телефон обжигает ладонь, и я кладу его в карман. Жар спадает, но вес телефона все еще придавливает меня к грязному полу туалета.
Одной мысли о том, как Розмари листала мою записную книжку и читала мои наброски, достаточно, чтобы вызвать новый приступ рвоты. Не зная, есть ли у меня еще шанс защитить себя, я в отчаянии открываю ее профиль в «Инстаграме». Но все, что я вижу – это фотография ее профиля и три слова: «Пользователь не найден». На белом поле, где раньше были ее снимки: «Пока нет публикаций». Ищу ее «Твиттер», затем «Фейсбук». Ничего. Она превратилась в призрак.
Вместо того чтобы снова вернуться в очередь за фалафелем, я выхожу из ресторана, перехожу улицу, покупаю в винной лавке сомнительного вида сэндвич, кладу его в сумку и спешу через квартал обратно к квартире Калеба. Может, он наконец вернулся, может, я смогу предупредить его, может, я смогу все объяснить. Его внезапное молчание может быть просто совпадением, его телефон может быть выключен, или…
Поднимаюсь обратно по лестнице, пластиковый пакет с сэндвичем и мальбеком бьется о мое бедро, и снова звоню в дверь.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!