Одержимость романами - Кейтлин Бараш

Наконец я слышу щелчок замка. «Слава богу, – говорит мое тело, расслабляясь. – Слава богу». Дверь приоткрывается, в щель выглядывает сосед Калеба с большими наушниками на шее. Я разочарованно, но не без облегчения – он лучше, чем ничего, чем никто, – открываю рот.

– А, это ты. – Он выглядит раздраженным. – Привет, Надин.

– Наоми! Меня зовут Наоми. – Мы виделись всего один раз, но в самом деле? Какого черта.

– Точно. Извини. Ты ищешь…

– Калеба, да, – задыхаясь, тараторю я. – Ты не знаешь, где он?

– Пару часов назад он вроде как собирался к тебе, взял выходной на работе.

– Слава богу, – стону я вслух, едва не плача.

Спустившись по лестнице, вызываю такси, чтобы вернуться в центр.

Это обойдется мне в пятьдесят долларов, но мне так много нужно ему сказать. Это не может ждать.

Достаю свой сэндвич.

– В машине не есть, – предупреждает водитель. – Спасибо.

Я сдвигаюсь на сиденье, стараясь сесть так, чтобы он меня не видел, и жую. Такси выезжает на Вест-Сайд-Хайвей, и мимо проносятся кварталы, на которые у меня ушли часы ходьбы – супермаркеты «Хол Фудс», маленькие магазинчики, винные бары, парикмахерские, снова супермаркеты, – и тут я понимаю, что забыла бутылку мальбека в черном пластиковом пакете на полу у квартиры Калеба. Я начинаю смеяться. Когда он обнаружит ее, то тоже рассмеется.

На экране телефона нет ни сообщений, ни пропущенных звонков ни от Розмари, ни от Калеба.

Если Розмари верит, что Калеб все это время знал о моей книге и о нашей зарождающейся дружбе, что он позволил и одобрил наши отношения ради моего творчества, она больше никогда не захочет разговаривать ни с одним из нас. Я абсолютно уверена в этом.

Я выглядываю в окно. Справа от нас река; я интуитивно знаю это, пусть даже не вижу ее во мраке. В детстве я всегда легко и быстро засыпала в темноте заднего сиденья, но теперь мое тело переполнено электричеством.

Ты пишешь книгу в поисках выхода… Сюжет – не главное…

Нет, это главное, признаюсь себе, выводя восьмерку на прохладном оконном стекле. Придумать сюжет, постоянно обдумывать его, выстраивать – значит сбежать от всего этого

Когда мы добираемся до моего квартала, я прошу выйти на особенно долгом красном светофоре. «Дойду пешком», – говорю водителю. Платеж проходит, и он отпирает дверь. Я выпрыгиваю из такси и бегу. Колени и мышцы бедер протестуют. «Тринадцать миль, – кричат они. – Хватит уже двигаться, хватит».

Когда я поднимаюсь на верхний этаж, до меня не доносится никаких аппетитных запахов. Ключ в замке, дверь распахивается, и следом: Калеб у плиты, помешивает что-то.

Моя квартира выглядит более опрятной. Наверное, это сюрприз. Он хочет удивить меня заботой. Это его язык любви. Как говорится, чистая квартира – ясные мысли.

Прохожу по комнатам в поисках Калеба. «Спасибо, – скажу я, когда увижу его, – но не стоило этого делать, ты напугал меня, знал ли ты, как мне страшно?»

Здесь не так много комнат, и я прекрасно об этом знаю.

В ванной аккуратно стоят мой увлажняющий крем для лица, зубная паста и пинцет. Его зубная щетка, бритва и крем для бритья исчезли.

Делаю громкий вдох и отступаю, мое тело, обмякшее, тяжелое и громоздкое, задевает все углы.

В спальне кровать заправлена, подушки переложены. Ромео сидит на пледе, расставив лапы в идеальной параллельной симметрии, будто сфинкс. Когда он, мигая, смотрит на меня, мне жаль, что мы не можем общаться силой мысли: «Что он делал, почему ты отпустил его, почему только тебе было дозволено попрощаться?»

На полке в глубине шкафа не хватает его рубашек и брюк. Моя одежда сложена и перераспределена так, чтобы заполнить просторные полки. Я отступаю назад, подальше от пустоты.

На кухне замечаю на столе из полированного дерева печатный экземпляр переписанной версии, которую я вручила Розмари – «Я смотрю на нее сквозь стопку книг в магазине, где она работает: она заворачивает в подарочную упаковку кружку с портретом Шекспира» — с пометками, сделанными все той же красной ручкой. На верхней странице она написала: «Эта версия лучше».

Я разворачиваюсь, будто пытаясь найти ее, будто Розмари сейчас выскочит из-под стола с криком: «Ты считала себя непобедимой?»

Эта рукопись прошла через все наши руки – она все еще хранит мои отпечатки, ее отпечатки, его отпечатки. По-видимому, они встретились и обсудили улики, прежде чем Калеб принес ее сюда. Каждая встреча с Розмари была тщательно задокументирована.

Я проверяю «Инстаграм» Оливера. Это последнее и единственное место, где я еще могу отыскать Розмари. Как он отреагирует, если узнает, что его девушка встретилась со своим бывшим парнем, чтобы спланировать и осуществить месть за совместное предательство? Ощутит ли Оливер, как ощутила я, что их совместная жизнь с Розмари никогда и близко не будет стоять с тем, что было у них с Калебом? Если Розмари больше не появится в «Инстаграме» Оливера, не отметится на его фотографиях, значит, она официально вернулась к своей первой любви. Значит, травма от того, что ее историю переписали, станет катализатором их воссоединения.

«Пользователь не найден, – сообщает «Инстаграм». – Пока нет публикаций».

Теперь все кончено, не так ли? Любые ее следы исчезли.

Я представляю целую армию людей, настроенных теперь против меня.

Достав из сумки сиреневую сатиновую записную книжку с монограммой, я кладу ее на стол. Она была моей, она должна была оставаться личной, верной мне, но теперь мои собственные инициалы обвиняюще взирают на меня.

Стоило ли оно того, Наоми Амелия Экерман? Стоило ли?

Мое худшее «я» раскрылось, и никого не осталось рядом. Полагаю, я не могу их винить.

Стопка страниц чем-то заложена. Я перехожу к тому месту, куда меня направил Калеб – к середине отрывка из нашей истории – и достаю серебряный ключ. Мой, а когда-то его.

На полях он нацарапал:

Делай то, что тебе нужно, я не могу и не буду тебя останавливать. Но, прошу, не связывайся со мной больше. Оставь меня в покое.

Его слова сталкиваются с моими собственными: «Писательство – моя первая любовь. Ставь его на первое место. Защищай его».

Достаю из шкафа винный бокал, наполняю его водой и пью. Большинство моих стаканов для воды грязные. Я слышу, как гудит посудомоечная машина, которую Калеб, должно быть, загрузил перед уходом. Как это нелепо, беспокоиться о таких мелочах.