В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Генерал горных частей (егерей) Дитль, профессиональный до мозга костей офицер, как-то сказал о Шернере, что тому было бы лучше служить фельджандармом (которых солдаты именовали «цепными псами»), чем генералом. Это мнение широко разделялось в войсках, которые все еще были восприимчивы в том, что касалось их руководителей. Любопытно, что этот же самый генерал, не проявивший никакого понимания своих войск на фронте и бессердечно осудивший их на смерть своими приказами любой ценой удерживать неудерживаемые позиции, в конце войны попал в плен к американцам в одной альпийской хижине, куда он бежал в попытке уйти от ответа за свои дела после сдачи Германии. Когда он попал в плен, на нем был традиционный баварский альпийский костюм, который он выменял на свою униформу и золотой партийный значок. Лишь за несколько недель до этого он подверг массовым казням немыслимое количество своих солдат за подобные проявления трусости.

Генерал-полковник на самом деле появился для осмотра наших позиций. Его автомобиль с укрепленным на нем флажком, напоминающим шахматную доску, прибыл в конце дня, и я, как положено, приветствовал его, отрывисто ему отсалютовав, когда он подошел. Он ответил мне угрюмым, безличным отданием чести, после чего не протянул руки. У меня тут же возникло ощущение, что он приехал сюда специально, чтобы создать для нас проблемы.

Я тщательно готовил свою роту к этому визиту. У входа в блиндаж стояли двое часовых, как положено, одетых в полную полевую форму, со шлемами и винтовками. Фельдфебель-связист Штайницер лично сидел за полевым столиком, чтобы видеть, что все идет как и планировалось. Радисты то и дело осматривали и настраивали свою аппаратуру заранее. Все контакты с группой связи у артиллеристов и передовыми наблюдателями были в безупречном состоянии.

Генерал попросил представить ему краткую информацию о положении на нашем участке, которую я приготовил заранее. Я взял на себя смелость изобразить ситуацию именно так, как она мне представлялась, и я обрисовал ему эту картину искренне и честно. Ежедневно на горизонте поднимался в небо русский аэростат с наблюдателями. Несмотря на наши неоднократные просьбы, не появился ни один немецкий самолет, чтобы положить конец активности вражеских наблюдателей; посему советская артиллерия беспрерывно вела огонь по избранным объектам, какие ей нравились. Кроме того, мы полагали, что ряд позиций вдоль Виндавы в нашем секторе взят под обстрел с целью подготовки к танковому удару, который, как мы ожидаем, произойдет в течение нескольких дней. Количества наших войск слишком мало, чтобы удержать вверенный нам участок; наша оборона слишком редка на этом отрезке фронта. Отсутствие тяжелого вооружения, прежде всего противотанковых средств, угрожающе. Полученные партии противотанковых мин использованию не подлежат из-за отсутствия у них взрывателей.

Уважаемый генерал-полковник явно не получил удовольствия от такого негативного доклада со стороны младшего офицера. Он внезапно ушел, оставив нас с определенным ощущением, что совсем не удовлетворен происшедшим. Потом ходили слухи, что во время посещения позиций в тылу он выпил вместе с Шонцки из артиллерийского батальона несколько бутылок вина и стал открыто тому жаловаться на поведение пехотных частей на передовой. Он определенно не укрепил мое доверие и мою веру в его руководство, а только подтвердил ранее слышанные нами рассказы о его особенном стиле командования. Не было произнесено ни одного ободряющего слова ни мне лично, ни даже тем бойцам, которые ради него стояли с оружием у плеча в окопах. Я привык к другому типу немецкого генерала. Более того, он поднял на смех мою оценку ситуации, подверг критике мое предсказание надвигающейся танковой атаки, заявив, что если атака и состоится, то далеко на западе, в направлении Либавы.

Великий стратег ошибся. 20 ноября русский артналет обрушился на наши позиции и на полк слева от нас, и большие группы советских танков ринулись через Виндаву. В ходе так называемой второй битвы за Курляндию русские прорвали наш фронт в нескольких местах, включая и сектор, удерживаемый нашей дивизией. Только благодаря подкреплениям из различных частей это наступление было остановлено несколько дней спустя возле Фрауенбурга.

Как и наши танковые удары в начале войны, стандартной тактикой русских стала атака по фронту в различных его местах, и, когда фронт был прорван, в этом секторе сосредоточивались все дополнительные резервы для завоевания плацдарма, через который в брешь устремлялись все наличные силы. Временами предпринимались ложные атаки, а в другом секторе наносился мощный удар с целью прорыва обороны, когда резервы защитников подходят к концу. Чтобы захватить контроль над ситуацией, часто было необходимо перебрасывать целые дивизии в течение нескольких часов в слабые точки фронта, где происходил прорыв или считался неминуемым. Это осложнялось еще тем, что в течение сезона дождей дороги становились ужасными, превращались в трясину под колоннами тяжелых автомашин и бесчисленных солдат и лошадей.

Во время второй битвы за Курляндию нашим частям удалось сдержать натиск русских, но сразу же после этого начались дожди, и всякое передвижение, вне зависимости от его важности, осуществлялось с огромными затратами сил. Местность вдоль линии фронта превратилась в обширное болото, перед которым отступали даже русские с их многочисленными моторизованными соединениями.

Германские разведчасти сообщали, что советские танковые соединения отошли на юг и сосредоточиваются вблизи Вайноде – Пикеляя. Это означало конец второй битвы за Курляндию. Войска были измотаны и изнурены. Фронт состоял в основном из неглубоких грязных ям, наполовину залитых водой от таяния снега и льда, в которых солдаты поочередно несли дежурство, пытаясь сохранить физическую способность и далее оказывать сопротивление врагу. Снабжение, когда вообще было возможно, стало спорадическим из-за непроходимости дорог и постоянных перерывов из-за вражеских артобстрелов и нескончаемых расстрелов с воздуха, когда в сером небе вдруг из ниоткуда возникали вражеские самолеты. Лошади часто падали из-за отсутствия фуража, а для солдат, сидевших в окопах, горячая пища стала редкой роскошью.

В начале декабря я был шокирован новостью о том, что на меня наложен двухнедельный домашний арест. Очевидно, генерал-полковнику Шернеру не понравилась моя негативная, хотя и честная и точная оценка нашей ситуации, и он потребовал этого наказания для меня по результатам своей проверки передовых позиций. Также было возможно, что ему не понравился мой швабский диалект, из чего он понял, что я из Виттемберга, что ему напомнило, в свою очередь, о Лисе Пустыни – генерал-фельдмаршале Роммеле, чьей славе и репутации он, возможно, завидовал и которой возмущался. Командир дивизии генерал Вагнер прибыл в штаб нашего батальона, чтобы сообщить мне лично о наложенном на меня наказании. Этот исключительно профессиональный и ответственный офицер сообщил мне, что этот рапорт ни при каких обстоятельствах не повлияет негативно на мою службу в армии и что он после огромного сопротивления исполняет, как приказано, это распоряжение. Далее он заявил, что моя служба, подкрепленная годами боевого опыта, крайне нужна за линией фронта.

Тогда я явился к начальнику оперативного отдела штаба полка майору Дешампу, сообщившему мне, что в глубине центральной части нашего котла собираются строительные батальоны и различные части других соединений. Во время затишья на фронте необходимо приступить к строительству оборонительных сооружений в тыловых районах. Прошлый опыт доказал, что в случае прорыва такие находящиеся в тылу части, как артиллерия, становились ценным средством для создания преграды на пути вражеского вторжения. А потому мне было поручено разработать план и построить вторую и третью линии обороны. Они должны были включать в себя глубокие, связанные между собой танковые ловушки, траншеи, орудийные позиции и объединенную воедино систему земляных сооружений, протягивающуюся между позициями на тысячу метров.