Разделенные - Нил Шустерман

– И потом, я же не то чтобы могу воспроизвести все дословно. Просто я напичкан по уши всяким барахлом.

Она смотрит на него с изумлением: что это? Высокообразованный интеллектуал вдруг превратился в простецкого парня. Это он так забавляется? Но, вдумавшись, Риса понимает: дело не в этом. Наверно, по мере того как, в процесс включаются различные фрагменты его составного мозга, он начинает разговаривать в соответствии с привычками их бывших обладателей.

– Могу я поинтересоваться, почему ты передумала? – спрашивает он. – Почему согласилась на операцию?

Риса отводит глаза в сторону.

– Я устала, – заявляет она, хотя дело в другом, и отворачивается от посетителя. Даже это простое действие – повернуться на другой бок – до операции давалось ей с трудом.

Когда становится ясно, что ответа от нее не дождаться, он спрашивает:

– Можно прийти к тебе еще раз?

Она отвечает, не поворачиваясь:

– Ты же все равно явишься, зачем зря воздух сотрясать?

– Просто было бы приятно получить разрешение, – отвечает он, выходя из комнаты.

Риса долго лежит неподвижно. В голове разброд, но она старается не давать воли мыслям. И наконец к ней приходит сон. Этой ночью ей впервые приснилась лавина.

В знаменательный день, когда Риса встает на ноги, причем на неделю раньше запланированного срока, Роберты рядом нет – уехала по каким-то важным делам. Сегодня все противоречивые эмоции клокочут в Рисе с особой силой. Ей хотелось бы испытать радость этого момента наедине с собой, не делясь ни с кем… но, конечно, является Кам, хотя его никто не звал.

– Веха! Великое мгновение! – с энтузиазмом вещает он. – При таком событии обязательно должны присутствовать друзья!

Она бросает на него ледяной взгляд, и он дает задний ход.

– …а-а-а поскольку друзей здесь нет, на худой конец сойду и я.

Санитар – на вид ни дать ни взять накачанный стероидами солдат – подхватывает Рису под мышки и поворачивает на постели, так что ноги девушки нависают над полом. Какое же это неземное блаженство! Риса осторожно сгибает дрожащие колени… и вот кончики пальцев ног касаются деревянного пола.

– Надо было постелить на пол дорожку, – говорит Кам Няне-Качку. – Ей было бы мягче ходить.

– Дорожки частенько скользят, – возражает Няня-Качок.

Санитар поддерживает с одной стороны, Кам – с другой. Риса поднимается на ноги. Первый шаг – самый трудный. Все равно, что вытаскивать стопу из вязкой грязи. Зато второй – значительно легче.

– Давай, малышка! – подбадривает Няня-Качок, будто обращается к ребенку, делающему свои первые шаги. И, в некотором роде, так оно и есть. Риса едва удерживает равновесие и к тому же боится, что колени того и гляди подломятся. Но ничего страшного не происходит, она справляется.

– Продолжай! – говорит Кам. – Ты просто молодец!

К пятому шагу она уже не может сдержать долго подавляемую радость. На лице Рисы расцветает улыбка. Голова слегка кружится, девушка задыхается от волнения и тихонько смеется: какое счастье! Она снова ходит!

– Ну вот, – говорит Кам. – Видишь, все в порядке! Ты снова стала цельной, Риса! У тебя есть полное право наслаждаться этим!

И хотя девушка все еще не в состоянии поверить своему счастью, она просит:

– К окну! Я хочу посмотреть в окно!

Они помогают ей повернутся в нужном направлении, а затем Няня-Качок нарочно отходит в сторону; теперь Риса идет, обхватив Кама за шею, а его рука поддерживает ее за талию. Она хочет рассердиться, что попала в такое положение – и с кем? С ним! Но это желание быстро отступает под напором пьянящих, переполняющих ее ощущений, исходящих от стоп, щиколоток, голеней, бедер – всех тех частей ее тела, которые еще несколько дней назад были почти мертвы.

Кам на седьмом небе. Она обнимает его! Опирается на него! Он убеждает себя, что наступил момент, когда упадут все барьеры. Вот сейчас она повернется и поцелует его, не дожидаясь, пока они добредут до окна.

Рука Рисы сильнее налегает на его затылок. Там шов, она давит на него, и Каму немножко больно, но это ничего, это приятно. Он не имеет ничего против того, чтобы Риса давила на все швы его тела. Пусть бы они все болели! Это было бы прекрасно!

Они подходят к окну. Нет, поцелуя он не дождался, но и плечи его Риса не отпустила. Возможно, просто боится упасть, но Каму хочется думать, что даже если бы она и не боялась, все равно продолжала бы держать его в объятьях…

Море в это утро неспокойно. Волны высотой футов в восемь разбиваются о берег фонтанами брызг. Вдали видны очертания острова.

– Мне так и не сказали, где мы.

– Молокай, – поясняет Кам. – Один из Гавайских островов. Здесь когда-то был лепрозорий.

– А теперь кто тут хозяин? Роберта?

Кам улавливает неприкрытую неприязнь в интонации, с которой Риса произносит имя его наставницы.

– Нет, это собственность «Граждан за прогресс». Думаю, они владеют как минимум половиной острова. Особняк служил когда-то летней резиденцией одному богачу, а теперь здесь их центр медицинских исследований. Роберта – глава этого центра.

– Ты – единственный ее проект?

Этот вопрос Каму даже в голову никогда не приходил. Насколько ему известно, он для Роберты – центр вселенной.

– Ты не любишь ее, правда?

– Кто, я? Да что ты, я ее просто обожаю. Злобные суки и подлые интриганки – мой любимый тип людей.

Кам чувствует внезапный прилив гнева. Ему хочется защитить свою наставницу.

– Красный свет! – вырывается у него. – Ближе нее у меня нет никого. Роберта заменила мне мать.

– Лучше бы тебя принес аист!

– Тебе легко говорить. Вы, приютские, понятия не имеете, что может значить для человека мать!

Риса коротко хватает ртом воздух, а потом, размахнувшись, изо всей силы хлещет его по лицу. От резкого движения девушка теряет равновесие и едва не падает, но ее подхватывает Няня-Качок. Санитар укоризненно смотрит на Кама, затем переключает все внимание на Рису.

– Хватит на сегодня, – говорит этот клубок мускулов. – Давай обратно в постель.

Он помогает девушке добраться до койки. Кам беспомощно стоит у окна, не зная, на кого ему сердиться: на себя, на нее или на санитара – за то, что забрал у него Рису.

– Ну что, Кам, – язвительно произносит Риса, – удар распределился поровну? Или каждый из детей на твоем личике почувствовал его по-разному?

– Горох! – вырывается у Кама. В смысле, ее замечание должно отскочить, как от стенки. И тут же выпаливает: – Намордник!

Он не имеет права так распускать язык. Не имеет! Юноша делает глубокий вдох и выдох, представляя себе, как бурное море превращается в озеро, гладкое, словно стекло.