Последний романтик - Тара Конклин
Шрифт:
Интервал:
Карл вышел из кафе, но Рене оставалась там еще какое-то время. Может, двадцать минут, может, час. Она держала свой стаканчик в руках, пока кофе совсем не остыл.
Рене никому не сказала о яйцеклетках. Она убрала знание об их существовании в то место, куда убирала все то, о чем не хотела думать. Человек из машины. Луна Эрнандес. Кольцо. Те синяки на тонкой, прозрачной коже руки Джо. Ночь на балконе во время вечеринки. И яйцеклетки Мелани Джейкобс оставались лежать замороженными в подвале лаборатории Нью-Йоркской Пресвитерианской больницы, пока, четырнадцатью этажами выше, Рене занималась своей работой. Она пересаживала легкие и почки от мертвых живым, учила студентов и практикантов. Ее пациенты были молодыми и старыми, серьезными и беззаботными, но все они были невыразимо признательны и благодарны за то, что она и ее команда подарила им. Время.
* * *
Я была на работе, когда Кэролайн позвонила мне и пригласила пообедать. Через два дня начиналась экологическая конференция по Парижскому соглашению, и я проводила в офисе много времени, готовя выступление Гомера, перечитывая нужные статьи. По вечерам я работала над новым проектом, «Поэмой Любви», о мужчине и женщине, живущих в жаркой стране, у них было много различий в происхождении и в ожиданиях, но они открыли друг в друге что-то редкое.
Моя помощница, Ханна, сообщила мне о звонке.
– Какая-то Кэролайн, – сказала она. – Я не разобрала фамилию.
Подумав, я спросила:
– Мастерс? – Имея в виду одну из наших основных жертвователей, наследницу судовладельцев, которая, к счастью, волновалась о сохранении океана. Ей было пятьдесят пять, а выглядела она на тридцать, как и полагалось наследнице.
– Нет, – ответила Ханна.
Я подумала обо всех других знакомых Кэролайн.
– Даффи? – спросила я.
– Да! Кажется, так. Даффи.
– Хм.
Красная лампочка продолжала мигать. Кэролайн ждала на линии.
– Кто это – Кэролайн Даффи? – спросила Ханна.
– Это моя сестра.
– Сестра? Но я думала, ее зовут Рашель.
– Рене. Рене одна моя сестра. Кэролайн – другая.
– О, две сестры! Это прямо куча сестер! Повезло вам! А у меня только брат, он младше меня и просто придурок.
Я лично приняла Ханну на работу, но иногда глубоко сожалела об этом.
– Да, очень повезло, – сказала я. – А теперь, пожалуйста, соедини меня с ней.
И, впервые за без малого пять лет, я услышала голос Кэролайн.
– Фиона, – сказала она без всяких вступлений. – Я бы хотела повидаться. Давай пообедаем, и Рене тоже придет.
– О, – ответила я. – Когда?
– Может, ох, ну я не знаю… Завтра?
Завтра на одиннадцать у меня была назначена одна встреча, а на час дня – другая, и она должна была быть долгой. Раздумывая, я расслышала в трубке дыхание Кэролайн, тихий вдох-выдох легких моей сестры.
– Конечно, – сказала я. – Где?
Мы встретились в центре города, в итальянском ресторанчике, о котором никто из нас раньше не знал. В пятницу днем он был заполнен наполовину, на столах стояли пластиковые цветы, лысеющий официант скучал в дальнем конце зала и бренчал сдачей в кармане. В такие рестораны ходят заблудившиеся туристы или любовники, ищущие уединения.
Я отменила все свои встречи. Мы просидели три часа и выпили две бутылки вина.
Кэролайн рассказала нам, что уходит от Натана – по сути, уже ушла, хотя они оба продолжали жить в доме в Хэмдене. Он искал другое жилье, на это нужно время. Они все сказали детям, которые, естественно, были расстроены, но справлялись, по словам Кэролайн, так хорошо, как могли. Им пригласили психолога и известили об этом школу и родителей их ближайших друзей.
– Но почему? – спросила я Кэролайн.
Со стола уже убрали; мы ждали десерты, тирамису и мороженое. Брак Кэролайн всегда казался незыблемым, необратимым, как законы физики. Пока смерть не разлучит нас. И жили они долго и счастливо.
– Ничего такого не произошло, – объяснила она. – В смысле, ничего драматического. Никаких романов. Ни наркотиков, ни порно, ничего в таком роде. Просто я не смогла стать тем, кем хотела. Я даже не смогла понять, кем я хотела быть. С Натаном я могла быть только той же самой Кэролайн.
Она отхлебнула глоток вина, покачала головой и махнула рукой, обозначая конец этого разговора.
– Слушайте, вы не поверите, но вчера я видела женщину, похожую на Луну Эрнандес. На станции поезда, как раз, когда он подъезжал. Я была в другом вагоне и хотела пойти найти ее, но я ненавижу переходить из вагона в вагон на ходу. – Кэролайн сделала паузу. – Мне так жаль, что мы не нашли ее, – закончила она.
– Мне тоже, – сказала я.
Рене закатила глаза.
– Не делай так, – сказала ей Кэролайн.
Рене немедленно сделала это снова.
– Я знаю, это глупо, – продолжила Кэролайн, переключая внимание только на меня. – Но… Я много думаю о Луне. Я завела эту штуку, «Фейсбук». У вас есть? Там так легко найти кого угодно. Я искала ее, но, может, она поменяла фамилию. А может, ее пока там нет.
– Я тоже думаю о Луне, – сказала я.
Я подумала, не рассказать ли сестрам о своих прогулках, списках, вере в то, что Джо ведет меня, что я однажды смогу его увидеть. Это было как раз подходящее время и место для разговора о подобных вещах. Мы наконец снова оказались вместе, укрытые как бы потусторонним покрывалом покоя, вина и приглушенного света. Если я не скажу им сейчас, я никогда не скажу. Но я остановила себя. Это казалось слишком незначительным, слишком личным. Очень эгоистичным. Конечно же, они тоже тоскуют по Джо. Конечно, они тоже его любили. Но разве я не любила его больше всех?
– Перестаньте, пожалуйста. Я не хочу говорить про Луну, – сказала Рене. – Я не могу об этом говорить. – Она нахмурилась. Когда она заправила за ухо прядь волос, я увидела, что у нее дрожит рука.
Я схватила руку Рене и сжала ее.
– Как дела на работе? – спросила я. – Как Джонатан? Расскажи.
Рене слегка улыбнулась мне. Ретабло Джонатана отлично продаются, даже слишком, сказала она. Он едва успевает их делать. Американская Академия пригласила его провести время в Риме; она будет преподавать там в госпитале, прилетая в Нью-Йорк каждую вторую неделю, чтобы проводить консультации по пересадке легких. Так мы впервые услышали от Рене о Мелани Джейкобс, сначала просто как пример в контексте общего обсуждения того, как тяжела может быть трансплантация для тела, уже истерзанного болезнью и месяцами ожидания.
– Мелани была такой забавной, – говорила Рене. – Смешной, как стендап комик. Кистозный фиброз был у нее с тринадцати лет, и, я думаю, что она спасалась именно юмором. – Рене помолчала. – Я ненавижу, когда у меня умирают пациенты, но смерть Мелани была особенно ужасной.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!