Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин

– Кому спасибо?

– Секретарю горкома комсомола.

– А он при чем?

– А по чьей милости тебе сейчас морду разбили, как не по его рекомендации?

– Что за чушь?!

– Мне профессорша Фигуровская предрекала! Ну разве это спорт?!

– Начались занятия, – сказал я, – вот и все.

«Он возвратился к родным и получил новую взбучку за то, что слишком долго ходил. В этот день ему решительно не везло…»

Начнет не везти, так пойдет! Будет раскручиваться невезенье, пока чем-то везучим не остановится, и тогда в обратную сторону покатится к сплошному везенью. Пропала Ирка для меня, пропала! Допустил оплошность! А что я сделал, я ничего не сделал! Вот именно, не сделал ничего, а надо было что? Не уезжать? Остаться? Она ведь тоже уезжала, какая разница! Сказать ей нужно было, обещать. Что обещать? Не собираюсь же я на ней сейчас жениться! В любви ей клясться? А почему бы и нет! Раз все кругом клянутся. Во всяком случае, ходит она сейчас с другим, и никто их отношений не знает. Дал бы я ему, а по какому праву? За то, что ее поджидает. Торчит возле нашего дома ежедневно, а потом за ручку вышагивают. При встрече она улыбается, по своему обыкновению, и говорит: «Приветик!» Неловко к нему подскочить и влепить ему с ходу, хотя и подмывает. Ни с того ни с сего получается. Ерунда выходит! Как мне быть?

Взад-вперед брожу по улицам и по комнатам. Родители интересуются, что со мной происходит. Выкладывай им сугубо личную жизнь!

…Не она, а другая мелькнула за углом, когда я бродил как шальной, – несчастные прогулки! Я кинулся за ней – скорей, не упустить! Вылетел из-за угла, да, да, она вошла в парадное, Лена-артистка! Не забыла же она, помнит, как нас гонял московский кинорежиссер, сплошные дубли…

Ждать здесь ее, пока не выйдет! Не упустить бы, только бы не упустить! Должна же она пойти хотя бы в булочную или еще куда. Помнишь, как мы с тобой бежали, взявшись за руки, и улыбались? А если она не узнает меня или не захочет узнавать? Заставить! Бежать за ней, ждать возле булочной! При чем тут булочная? Мысли скакали, заходили не туда. А вдруг я обознался? Полный бред! Вдруг не она? Зачем я здесь торчу? Сидеть здесь как болван, томиться…

Нет, нет, сидеть! Я опустился на ступеньку напротив ее парадного. Я дождусь ее, пойду с ней по улице, а навстречу Ирка со своим приятелем, приветик вам с улыбкой!

Темнеет. С места не сойду! Гляжу в черный квадрат парадного не отрываясь. Парадное сместилось вбок. Возвратилось на место. Галлюцинации начинаются, не иначе. Следить, вперед смотреть! Впередсмотрящий. Ну и вечерок!

Сидеть до конца. Хотя бы и до завтра.

…Вот – она! Под ручку с типом! Забежал вперед: Лена-артистка, а он кто? Может, это брат? Ха, брат! Сплошные братья! Хватит братьев, надоело, никакой он ей не брат, нет, нет, нет!..

Заметался я, заметался.

Прижатые к стеклам лица. Удивленные широкие глаза. Люди смотрят на нас с интересом. Не сразу поймешь ведь, в чем дело! Мы прыгаем и носимся по залу, бьем по воздуху, по грушам, по мешкам. Пыль, шарканье ног, свист скакалок.

Не знаю, как другим, а мне не очень приятно, когда на меня глаза пялят. Старики, дети, женщины стоят часами.

Наш И-И (Ислам Исламович) куда-то вышел.

На ринг из раздевалки выбегает Касумов. Он без трусов. Все смеются. Пляшет и корчит рожи. Наяривает на губной гармошке. Исчезает так же быстро, как и появляется. Как чертик из табакерки. Еще бы не толпа!

Там, за стеклом, движенье. Всем хочется увидеть. Задние напирают, и наша дверь скрипит.

Наш И-И возвращается.

Касумов уже в трусах.

– Нужно занавески повесить, некрасиво без занавесок, – говорит Касумов.

Я говорю:

– Не цирк ведь, Ислам Исламович.

– Стесняться нечего работы, – говорит он, – дерьмо мне попадается.

– Это мы дерьмо?

– А то нет? Я же видел. Конечно дерьмо.

Не любит И-И кривлянья. А тут нагишом представленья.

– А ну, построиться!

Скверная у него привычка заставлять нас все время строиться. Чуть что – сразу строиться. Его мы уважаем. Он прошел славный путь за белыми канатами. Он был боксер что надо! Любим мы И-И. Но с этим своим построеньем!..

Мы нехотя строимся.

На стеклянную дверь напирают. Того гляди, стекла выдавят. Давно нужно было бы занавески повесить. И-И все виноват. Принципиален.

Он идет медленно к двери.

– Отойдите, граждане, – просит он, – ничего здесь нет интересного, ну что вы тут толпитесь, люди работают!

Слышны голоса:

– Голышом-то видали?

– Молоденькие!

– А там что за квадратик?

– С ума, что ли, все посходили?

И-И с силой толкает передних. А силы у него достаточно. Толпа отступает. Он хлопает дверью. Толпа тут же опять придвигается.

– Занавеску надо, – говорю я.

– Ничего постыдного здесь нету, – говорит он.

А там вовсю напирают. Вышибут нашу старенькую дверь.

– Все построились? – спрашивает.

Ну, так и есть, сейчас ныть начнет.

– Дорогие мои, дорогие мои! – говорит он. – Если так пойдет дальше, что получится? Вот ты, Степа, что ты делал, когда я вошел? Сидел яблоко ел. А Касумов? Касумов, хуже того, пляску североамериканских индейцев устроил. Если вы тут будете мне североамериканских индейцев представлять, катитесь от меня в «Динамо», пусть вас Клочков возьмет, пусть он с вами там возится. Хотите к Клочкову – сразу скажите, давайте по-честному, дверь открыта. Один уже отсеялся – «часовщик». Милости просим за часовщиком. Остались честные, я понимаю. Честно и заявляйте. Кто хочет к Клочкову?

Молчат все. К Клочкову никто не хочет.

– Хорошие ребята, золотые ведь ребята, ведь способные. Степка способный, Алешка способный, Касумов, Керимов – все способные… Ведь чудно! А этот яблоко ест! Что вы, ребята, ей-богу, ну ешьте яблоки, ну не выйдет из вас Королевых, Щербаковых… Вот Жорж Карпантье, например, не грыз с утра до вечера яблоки, национальный герой Франции… Он работал, трудился, он был великий мастер! Он не бил в ухо или в нос, бил точно. Он встречался с Джеком Демпсеем на первенство мира, а вы знаете Джека Демпсея?..

Он начинал рассказывать про Демпсея. Целый час мог рассказывать без передышки, а то и больше. Со временем он не считался. Он всегда забывал про время. Всю ночь бы с нами пробыл, да он и так с нами возился. Время он не считал, лишь бы польза. Жена позвонит ему, а он ей: «Сколько? Одиннадцать? А я думал, девять!» Вот так он не считал свое время! Он больше с часами песочными дело имел. Песок сыплется, он и смотрит, когда раунд кончится. А другие часы его не интересовали. А те часы, что у него стянуть хотели со стола, так они и сейчас там. Лежат себе спокойненько, никто их не крадет. Только он на них редко поглядывает. А с вором в трусах заграничных я встречусь. Ничего, что он к нам не идет, ничего.