Горячий снег - Юрий Бондарев

– Слушай, лейтенант, что-то они маракуют, - холодкомзадышал Уханов в ухо Кузнецова. - Понять не могу. Что будем делать?.. У меняполный диск, целехонький. Автомат работает, как часики. - И в полутьме глазаУханова ртутно скользнули по лицу Кузнецова. - Подпустим малость - и срежем кядреной матери всех! Их вроде человек десять.

– Не стрелять! - Кузнецов предупреждающе отвел рукуУханова с автоматом. - Подожди! Смотри, что они делают… Или санитары, илипохоронная команда. Кажется, своих собирают…

Снова слабенько посигналил в степи перед балкой загороженныйчем-то огонек, приглушенно заработал мотор, и прямоугольная тень машины,поскрипывая гусеницами, поползла по вершине бугра влево, остановилась; неясныефигуры замаячили впереди бесшумно, цепочкой понесли что-то к машине, сталигрузить в нее.

Облокотясь на гусеницу, Уханов смотрел в степь иодновременно дыханием согревал ладони.

– Похоже, фрицевские помощники смерти. Своих собирают,- уже без сомнения проговорил он и спросил: - Ну и что будем делать, лейтенант?

Кузнецов, хмурясь, прислушивался: ни мотора, ни голосов нестало слышно. До машины и немцев было метров триста.

– Нет, не стрелять, - не очень убежденно повторилКузнецов и добавил: - Санитары или похоронщики - не танки. Пусть собирают. - Онпомолчал, раздумывая. - Черт с ними! Не будем начинать бой раньше времени.Пошли к орудию.

– Напрасно! Не подозревают фрицы, что мы с тобой тут.Две очереди - и конец! Позиция у нас прекрасная. Как, а? Лупанем? - сказалУханов и сощурился. - Чтоб не ползали…

– А я сказал, не будем открывать огонь по похоронщикам,ясно? Ухлопаешь двух - и что, бой выиграешь, что ли? Нам и без того патронов нехватит. Думаешь, все кончилось? Посмотри туда. Вон туда, в станицу. И еще заспину!

– Ну, не агитируй, лейтенант…

Выдернув рукавицы из-за пазухи, Уханов даже не глянул туда,куда указал Кузнецов, - ни в сторону полусожженной южнобережной части станицывпереди и справа, ни в сторону северного берега, тоже занятого немцами, - наделрукавицы, примирительно сказал:

– Ладно, принято. Трофеи видел, нет? - Он похлопал поширокому ремню с двумя парабеллумами, опоясавшему ватник, подхватил круглыйчемоданчик с земли. - В разбитом транспортере взял. Раскрыл - копченой колбасойпахнет. Совсем не помешает. А это тебе, лейтенант… за храбрость. Держи подарокот командира орудия.

Уханов расстегнул ремень, сдергивая с него массивнуюглянцевитую кобуру с парабеллумом, но Кузнецов остановил его:

– Отдашь кому-нибудь в расчете. У меня есть. Трофеи,знаешь, тыловым писарям дарят. Ну, пошли. Уханов усмехнулся:

– Ей-Богу, до сегодня считал: мимоза ты, интеллигентик…Даже иногда краснеешь, похоже. А ты, брат, коленкор рвешь! Откуда такиедровишки? Десять кончил? И все?

– Повторяешься, Уханов. Надоело. Биографию рассказать?

– А ты ответь: десять кончил? Или из института? Вучилище в разных батареях были, издали тебя видел.

– Десять кончил. Но и ты, кажется…

– Не-ет, лейтенант, семь классов, остальные - коридор.Похоже, года на три я старше.

– То есть?

– Ушел из школы. Начитался Ната Пинкертона и ШерлокаХолмса - и повезло, работал в уголовном розыске в Ленинграде. Родной дядяпомог, он там тоже работал. В общем, веселая была жизнь. Вот этот зуб мне водной малине при налете выбили.

– Вижу, веселая жизнь.

– Не удивляйся. Редкая профессия. Имел дело с блатниками,ворами и прочей швалью. Для тебя это темный лес. Ходил по острию ножа, нонравилось. Ты эту жизнь не знаешь.

– Не знаю. Что у тебя стряслось в училище? Почему неприсвоили звания?

Уханов засмеялся.

– Хочешь - верь, хочешь - не верь, перед выпуском ушелв самоволку, а возвращался - и наткнулся на командира дивизиона. Нос к носуЗнакомо окно в первом гальюне возле проходной? Только влез в форточку, а майорпередо мной, как лист перед травой, орлом на толчке сидит…

– Угораздило тебя уйти в самоволку перед выпуском!

– Это уж детский вопрос, лейтенант. Было дело -кончено. Но уразумел, в чем комедия? Всунулся я в окно и, вместо того чтобысразу деру дать, смеху сдержать не смог при виде майора в таком откровенном положении.Вылупил он на меня глаза, а я стою перед ним дурак дураком, и смех разрывает,ничего не могу с собой поделать. Стою на подоконнике - и ржу идиотом. Потом,конечно, крик и гром, поднял из горизонтального состояния Дроздовского,образцового во всех смыслах помкомвзвода, - и шагом марш на гауптвахту. Веришь,нет?

– Нет.

– Ну, это - дело хозяйское, - сказал Уханов, и переднийстальной зуб его померцал открытой улыбкой.

На северном берегу, где постепенно угасало, бледнело зарево,прогремело подряд несколько выстрелов, следом зашлась немецкая автоматнаяочередь - и все смолкло. В ответ с южного берега ни звука.

– Откуда еще стрельба? - насторожился Кузнецов и,помолчав, спросил: - Скажи, что ты думаешь о Дроздовском? Действительно, былобразцовым помкомвзвода…

– Выправка у него, лейтенант, как у Бога.Исполнительный и умный мальчик. А почему спросил? Что у тебя с ним?

Сильный ветер причесывал, трепал около ног сухие, жесткиестебли травы, дул в спину из степи от холмов, где работала похоронная команда.Кузнецов, замерзая, хмуро поднял воротник.

– Знаешь, как погиб Сергуненков? Глупо! Идиотски!Думать об этом не могу! Забыть не могу!

– А именно?

– Дроздовский прибежал к орудию, когда уже самоходкаразбила накатник, и приказал ему гранатой уничтожить самоходку Понимаешь,гранатой! А метров сто пятьдесят по открытой местности ползти надо было. Ну, ипулеметом, как мишень, скосило…

– Яс-сно! Гранатами воевать вздумал, мальчик! Хотел быя знать, что могла сделать эта пукалка. Гусеницу чуть ущипнуть! Стой, лейтенант,прихватим снаряды…

Они задержались на бывшей огневой Чубарикова, и здесь опятьгусто и внятно дохнуло на них горелым металлом и повеяло тоской, гибелью,смертным одиночеством от однообразно-унылого дребезжания на ветру искореженногоорудийного щита под вздыбленной лапой гусеницы, от неподвижной громады танка,от одинокой лопаты, воткнутой в бугор там, где в нише похоронен был подносчикснарядов, которого они так и не опознали по лицу Снежная крупа намела здесьбелые островки, но еще не прикрыла черную наготу земли, разверстую зияющимипровалами. Из-за поднятого воротника Кузнецов смотрел на скольжение поземки пораздавленной станине, увидел неправдоподобно четкие свежие следы, оставленныеваленками Уханова вокруг этой ниши, в тех местах, где нанесло уже снег, ипоразился равнодушной, беспощадной белизне.