Самосожжение - Инна Тронина

Дина прощалась. Прощалась по отдельности с каждым местом, где когда-то бывала. Сидя на пляже в Серебряном Бору, смотрела на быструю воду и представляла, как река её жизни несётся к устью, и ни какая, даже самая мощная преграда, не помешает песку высыпаться из часов. «Наружники» доложили, что Дина пересыпала песок из ладони в ладонь, не могла уйти в тень, будто пыталась как можно дольше пробыть под солнцем перед переходом в вечный мрак и холод…

– Дина!!! – заорал Озирский, бросаясь сквозь кусты куда-то в сторону.

И я, путаясь в траве, царапая колени о ветки и натянутую кем-то из дачников проволоку, последовала за ним.

– Динка! Дура!! Не смей!!!

Мы с Андреем бежали к Дининому «Пежо», который стоял у речного обрыва. Огни по-прежнему не горели, но в салоне кто-то сидел; бензином пахло оттуда. Время на миг застыло, а потом, как показалось мне, рассыпалось искрами, вспыхнуло прямо перед нами. Пламя охватило «Пежо», сухую траву, кусты, даже крону растущей неподалёку берёзы. Я зажмурилась, не веря своим глазам. Пылающая машина сорвалась с места и покатилась в ту сторону, где тихо плескалась речка.

Стало светло, как днём. Я, оцепенев от ужаса, чувствуя, что седею, старею и схожу с ума, увидела всё золотым – и берёзу, и кусты, и траву, и берег реки, и воду. На стёклах окон, выходивших в нашу сторону, тоже плясало пламя. Кажется, я страшно закричала, но голоса своего не услышала. И неба не было больше, и звёзды пропали, а остался лишь один жуткий огонь, странный, очень светлый дым и запах бензина, горящей резины, краски. Всё это было везде, и внутри меня – тоже.

Андрей уже хотел, несмотря ни на что, прыгнуть к машине, разбить лобовое стекло, тем самым остановив её, дать Дине глотнуть свежего воздуха. Я заметила в руке у шефа увесистый камень и удивилась, как он умудрился отыскать нужную вещь в такой темноте и суматохе. Но в это время порыв сухого жаркого ветра раздул огонь, словно какая-то неведомая сила мешала Андрею совершить задуманное. Озирский прыгнул назад, чтобы пламя не перекинулось на него и на меня. Он понял, что только погибнет сам, а Дину всё равно не спасёт.

Она заперлась в машине, которую подарил ей Владимир Огнев, и ни за что не откроет замки. Она сгорит внутри своего «Пежо», а мы должны отбежать подальше, пока не рванул бензобак.

Среди листвы засветились окна соседних домиков. Кто-то из дачников выскочил на крыльцо, пытаясь понять, что же происходит. А «Пежо» доехал по края обрыва, на мгновение остановился и, кувыркаясь, полетел с обрыва. Озирский, потный, с закопченным лицом, с сожжёнными волосами и бровями, в лохмотьях, оставшихся от куртки и майки, круто матерился, стоя на самом краю обрыва, и не думал о том, что автомобиль сейчас взорвётся.

Мне казалось, что «Пежо» горит уже целую вечность, а на самом деле прошло две-три минуты.

– Ложись! – Андрей швырнул меня на траву, и сам упал сверху.

Сокрушительный взрыв потряс весь посёлок. Маслянистый, огненный с чёрным столб, казалось, опалил звёзды. Скорее всего, Дина начинила свой автомобиль боеприпасами – чтобы на сей раз наверняка не спасли. Бывший каскадёр Андрей Озирский считался лучшим специалистом по огненным трюкам, и Дина, разумеется, знала об этом. Дым стелился по земле, клубами тянулся к небу, обволакивал заборы и крыши. Я сумела увидеть стареющий месяц, который обычно появлялся под утро, и в его свете – маленькие, жалкие, будто бы перепуганные домики, в окнах которых уже не было стекол…

Кричали все – люди, земля, вода, песок, камни. Даже собаки не лаяли, а безостановочно орали. Горланили петухи, в каком-то из сараев заревела корова. И суматошно ржала лошадь за рекой. Берег пополз с пустоту; огромный пласт сухой земли вместе с травой и корнями отвалился, и с плеском рухнул в горящую речку.

На месте глаз у Андрея были тёмные ямы. Из них, размазывая копоть, лились чёрные слёзы. На жилистой шлее моего шефа блеснула серебряная цепочка с нанизанной не неё пулей – той самой, которую пять лет назад врачи извлекли из его сердца.

– Теперь Буссов к развязке не успеет, – неожиданно спокойно, буднично произнёс Озирский и погладил меня по взлохмаченной голове. – Собирался вернуться третьего сентября, но всё произошло слишком быстро. Тем не менее, мы выполнили задание, Оксана. Встань, тебе нечего стыдиться. На все вопросы, которые задавал нам Илья Брайнин, даны ответы.

Я смотрела на Андрея снизу вверх, стоя перед обрывом на коленях, и думала, что я, одна только я, виновата в случившемся. Стояла спиной к собравшейся толпе и чувствовала на себе взгляды Галины, Софьи Ксенофонтовны, Найки, и панически боялась повернуться к ним.

А когда повернулась, то увидела, что они не смотрят на нас с Озирским. Все, в том числе и родные Дины Агаповой, глядели туда, вниз. Кое-кого рвало, но и те не уходили. Смотрели, как горела вода в реке, и горели её берега. Я медленно поднялась с колен и подумала, что вряд ли смогу пережить эту ночь. Перед моими воспалёнными глазами светилась в эмалированной миске красная смородина, на блюдах и тарелках остывали приготовленные к нашему приезду кушанья. И мерно жужжащие пчёлы кружились над открытой банкой малинового варенья…

Я пережила ту ночь. И пережила множество других ночей. Но ни одна из них не была так страшна, как та, последняя ночь далёкого лета.

С тех пор прошло шесть лет восемь месяцев и семнадцать дней; воспоминания стали сном. Часы в спальне пробили восемь, я открыла глаза и подняла с подушки тяжёлую, словно налитую свинцом голову. Увидела в сером свете майского утра две розы и портрет брюнетки с широко расставленными глазами над хрустальной узкой вазой.

Мы провели эту ночь вместе с ней – вспоминали, курили, пили виски. А вот теперь я, бессильная и разбитая, не успею даже принять душ. В офис придётся ехать в том самом костюме, котором я собиралась явиться на юбилей к своей бывшей классной руководительнице. Надо было всё же раздеться, но я не нашла в себе сил сделать это. Заснула прямо в модельных туфлях, свалившись поперёк широченной постели. Перепуганная персидская кошка Кларисса, уже немолодая и по жизни очень осторожная, пряталась в детской, и я не искала её.

Мне казалось, что в квартире пахнет гарью, и я поспешно вытряхнула окурки из пепельницы, убрала бутылку виски и бокал, обмахнула стол разноцветной метёлкой, привезённой из Туниса. И вдруг я замерла, чертыхнулась и стукнула себя кулаком по лбу, вспомнив, что вчера вечером отключила оба телефона – квартирный и мобильный. Получается, что в течение двенадцати часов до меня никто не мог дозвониться, в том числе дочка, директор агентства, две клиентки, которым в любой момент могла потребоваться моя помощь.

Обе женщины обоснованно опасались за свою жизнь, и я должна была круглосуточно координировать мероприятия по их охране. Бывшая жена крупного бизнесмена, у которой компаньоны её убитого супруга настырно вымогали «бабью долю» акций и прочих ценностей, перешедших по наследству, уже пережила две попытки покушения и обратилась в нашу фирму с последней надеждой. Другую клиентку угрожала прикончить её дочь, предполагаемая убийца маленькой внучки Вареньки. Мамаша-извергиня выбросила ребёнка из окна, чтобы избавиться от обузы и выполнить тем самым условия жениха-иностранца.