Самосожжение - Инна Тронина

– Интересная теория. – Озирский сразу не нашёл, что ответить. Но потом всё-таки задал контрвопрос: – Скажите в таком случае, по какой причине я женился на своей нынешней супруге? Для постели? Смешно. Мог бы выбрать кого-нибудь посмазливее и поопытнее. Денег у меня достаточно. Папины протекции мне не нужны; к тому же генерал Ронин уже находился в коме. В Москву приписываться не собираюсь. Генриетта меня не обслуживает, мы живём в разных городах. В Питере готовит и стирает приходящая прислуга. Мне от Генриетты абсолютно ничего не нужно. А я готов отдать ей всё, что у меня есть. По-вашему, я её не люблю?

– Вы её жалеете. Любовь и жалость часто путают. – Дина тепло, по-матерински улыбнулась Андрею. – Вы чувствуете себя виноватым в том, что отец вашей жены был тяжело ранен. Он, возможно, навсегда останется тяжёлым инвалидом. И вы решили заменить бедной девочке её отца. Это – благородным поступок настоящего мужчины. Но я говорила именно о том сокровенном чувстве, которое не предполагает желания реабилитировать себя…

– Возможно, что вы правы. – Озирский явно не ожидал от Дины такой осведомлённости. – По моей халатности взорвалась машина, в которой находился генерал Ронин. Я не осмотрел днище перед тем, как выпустить «мерс» из гаража. Получается, не только я о вас, но и вы обо мне сведения собирали?

– Баш на баш, как говорится! – рассмеялась Дина и тут же стала серьёзной, даже печальной. – Если я допустила бестактность, простите меня. Но вы первым заговорили о своей жене. Я не могла отдать себя в полную власть человека, не зная, кто он такой и на что способен. Не каждый достоин того, чтобы перед ним исповедовалась Дина Агапова.

– А почему вы решили, что полюбили Антареса? – Я не смогла больше молчать и решила напомнить о себе.

– Именно потому, что в трудную минуту захотела встретиться именно с ним. Если меня не раз предавали, если я сидела в тюрьме, то интуитивно потянулась к человеку, пережившему то же самое. Другие могут просто не понять. Я уже не была его любовницей, ничего не хотела получить с него. Да и не могла оказаться с ним в постели после операции. С тех пор, как перестала быть полноценной женщиной, я начала испытывать чувства, неведомые ранее. Например, платоническую любовь. Ни одной греховной мысли не пришло мне в голову во время поездки по Москве тем вечером и ужина в «Вене». Рядом со мной был просто старший по возрасту друг. И я рассказала ему всё, совершенно не опасаясь осуждения.

– Вы признались в том, что убили своего сына?! – ужаснулась я.

– Я сказала, что после аборта на меня прогневались небеса. Я была наказана безумием и в припадке помешательства убила сына. За это угодила в тюрьму, скоро окажусь на скамье подсудимых… Вот тогда я и поняла, что такое любовь. Полнейшее равнодушие к материальным благам, отсутствие желания понравиться человеку и в то же время острая потребность видеть его, слышать голос. И чувство, что он принимает меня такой, какая я есть. Я каялась перед ним, и мне становилось легче. Говорила, что решила взять от жизни всё, и выбрала для этой цели проторенную дорожку. Он ответил, что ошибались все, и не только в молодости. Вирус порока, называемого проституцией, не смертелен, если он не поражает душу. А в последнем случае можно даже оставаться целочкой, быть примерной женой и матерью, безупречной в глазах обывателя. Как называются жёны, живущие с мужьями без любви, только за деньги? Как называются всякие племянники и внучата, которые ластятся к постылым родственникам в надежде на наследство? А я, по его мнению, совершенно не такая. Просто судьба оказалась немилостивой ко мне, и я ожесточилась. Антаресу можно верить. Он тонкий, расчётливый игрок. И очень волевой человек, потому что может, пренебрегая сказочным фартом, вовремя прекратить делать ставки. Такой талант дан единицам. Поэтому он не знает, что такое неудача за рулеткой. Он всегда любил шестёрку. А я – zero, ноль. И оказалась в пустоте, в вакууме, хотя вокруг было полно народу. Планеты сошлись надо мной крестом, и история с шантажом, с последующими убийствами была запрограммирована. В жизни ничего не случается просто так. Нужно было думать раньше, а не кидаться к игорному столу сразу от входа. Стоило побродить, поглядеть, как играют другие, и главную ставку делать с холодной головой. Но меня закрутил смерч удачи, шального везения во всём – в игре, в любви. Я не справилась с искушением, стала распоряжаться чужими деньгами, а потом – чужими жизнями. Выигрывала, не задумываясь. Ставила, на что придётся. Срывала банки, а гора фишек передо мной неуклонно росла. Мне казалось, что главный праздник моей жизни ещё впереди. Но вдруг фиеста закончилась. Я огляделась по сторонам и увидела, что нет ни фишек, ни рулетки, на зелёного стола. Будто всё это мне приснилось, а наяву – серый туман за окном. И мысль о том, что не будет уже ни снега, ни дождя, ни солнца; одни лишь низкие тучи над унылыми крышами… Небытие? Zero? – Дина попыталась улыбнуться, но только скривила лицо. – Я понимаю, что это справедливо. Я съела все сладости, мешок опустел. Я отгуляла своё.

– Ну, зачем же так? Вам нет и тридцати. В колонии тоже можно жить. Когда вы освободитесь, вам будет лет сорок пять, а, может, и меньше. Всегда можно выйти по условно-досрочному, если хорошо себя вести. У вас отличное здоровье, раз удалось вернуться к жизни после смертельной инъекции морфина, а ведь вы недавно перенесли сложнейшую операцию. Не теряйте надежду.

Озирский улыбнулся солнечно, открыто, и в то же время устало.

– Может быть, вы хотите отдохнуть, прилечь? Вижу, что вы утомились. Кстати, я тоже…

– Я не устала, Андрей Георгиевич. Теперь моя душа спокойна. – Дина действительно посветлела лицом, и стан её распрямился. – Плохо мне стало накануне Нового года, когда я поняла, что влипла. Мне дали последний шанс вернуться к нормальной жизни, проявить себя не на поприще блуда и убийств, а как добропорядочной матери. Нужно было сохранить беременность, пойти на кесарево. Пожертвовать временем, деньгами, нервами ради здоровья девочки, моей Аиды. Но я тогда не знала, что случится после, и потому решительно направилась к станции метро «Алексеевская». Там я однажды делала мини-аборт, без операции. Но нужного врача не оказалось на месте – он заболел. Надо было всё сразу понять, но как же! Я привыкла любой ценой добиваться своего. В женскую консультацию я и не думала обращаться – пока они все анализы сделают, у меня на нос живот полезет. Выкурив сигарету и сплюнув в снег, я завела «Пежо» и поехала по другому адресу, где меня тоже один раз выручили. Там подтвердили беременность, сделали анализы экспресс-методом и уже хотели делать аборт, но в последний момент измерили мне температуру. Она оказалась повышенной, да ещё до тридцати восьми и трёх. Мне посоветовали вылечиться и только после этого обратиться в заведение. Оказалось, что я подцепила грипп, с которым пролежала две недели. Меня рвало мучительно, с судорогами, и я хотела избавиться от этого ребёнка как можно скорее. Он ведь мог после гриппа родиться ненормальным, а мне было достаточно Стаса. Как только поднялась, направилась в пятьдесят третью больницу. Там отправили на рентген матки и заявили, что стенки истончены, может быть прободение, и потому лучше родить. Не захотели брать ответственность и отправили восвояси для размышлений. Меня трясло от ненависти к проклятому зародышу, который грозил испортить всю мою жизнь. Столько раз везло с абортами, а тут как стена встала! После того, как мне отказались в «Юноне» на Денежном, я отправилась в женскую консультацию. На приёме у гинеколога пустила слезу: «Ребёнок зачат в нетрезвом состоянии, и потому, несмотря на противопоказания, прошу сделать мне аборт. Я – мать-одиночка, сын с рождения инвалид, нигде не работаю. И вы обязаны…» Оделась буквально в лохмотья, ничего не ела три дня, чтобы выглядеть нищенкой. Нет, всех заклинило. «Ни в коем случае! Придётся матку удалять после прободения, сами в суд на нас подадите и вчините многомиллионный иск!» Я попыталась уговорить себя отступиться. Воображала, что уже достаточно нагрешила, и после смерти встречу души убитых детей. У ребёнка уже бьётся сердечко. Это не комок слизи и мяса, в человек. У него есть глаза, все органы, даже отпечатки пальцев. Двенадцать, уже почти двенадцать недель! Ещё немного, и я решусь завести Стасику братишку или сестрёнку. В последний момент приятельница дала координаты фирмы «Зевс плюс», которая специализировалась на урологии и андрологии. Но у директора фирмы был знакомый гинеколог. Он никаких справок не требовал – только знай плати! Принимал, правда, не всех, а только знакомых или по рекомендации, чтобы не вышло неприятностей. Анька меня рекомендовала директору, шустрому молодому брюнету по фамилии Живцов, девчонки его называли Живчиком. Он москвич, но стажировался в Штатах, входил в тамошнюю ассоциацию урологов. Анька в «Зевсе» и аборты делала, и от мочеполовых инфекций лечилась, так что знала все ходы и выходы. Живчик при мне позвонил на дачу какому-то Андрею, вызвал его срочно. Прошу вас не упоминать нигде название фирмы, имена этих ребят. Лёха-Живчик и Андрей просто вняли моим уговорам, причём сделали это с огромной неохотой…