Чапаев - Павел Аптекарь

После разгрома уральских казаков чествования геройски павшего в бою с противником начдива устраивать не стали. Чапаев был далеко не единственным военачальником, погибшим в боях в 1918–1920 годах. Весной 1919 года в бою с казаками погиб начальник 16-й стрелковой дивизии Василий Киквидзе; осенью в сабельном бою с казаками пал смертью храбрых командир кавалерийской бригады Михаил Блинов; были пленены и казнены белыми начальник 55-й стрелковой дивизии Южного фронта бывший генерал Антон Станкевич и командир стрелковой бригады 7-й армии бывший генерал Александр Николаев; в январе 1920 года донские казаки в контратаке зарубили начальника 28-й стрелковой дивизии, бывшего соратника Чапаева по Уфимской операции Владимира Азина, который на Восточном фронте командовал 24-й «Железной» дивизией; 17 марта в Екатеринодаре погиб бывший соратник Чапаева по 1-й дивизии Николаевских полков Сергей Захаров, командовавший тогда 22-й стрелковой дивизией. Гибель или тяжелое ранение командира, пусть даже высокого ранга, в бою в тот период не считались чем-то необыкновенным. Странно другое: Советское государство в первые годы после гибели заслуженного начдива не слишком заботилось о его семье. Сын Чапаева Александр рассказывал впоследствии, что во время голода в Поволжье в 1921–1922 годах близкие погибшего начдива практически не получали помощи от местной или губернской власти, что отец героя, Иван Чапаев, умер от голода. Даже Михаил Васильевич Фрунзе, всегда внимательно относившийся к своим соратникам, ничем не помог семье погибшего начдива. А ведь полномочия и личные связи с государственной и партийной верхушкой позволяли ему, победителю Дутова, Колчака и Врангеля, сделать многое.

Вероятно, это объясняется тем, что он в 1920–1922 годах воевал то в Туркестане, то с генералом Петром Врангелем и повстанцами Нестора Махно на Украине, то со специальной миссией находился в Турции, где налаживал военно-политическое сотрудничество с кемалистами. Но после возвращения на родину и установления мира в европейской части РСФСР Фрунзе вспомнил о семье легендарного Чапаева, нашел его детей в детских домах, помог им.

Василий Иванович Чапаев с большой долей вероятности мог остаться одним из многих чтимых, но не всенародно известных красных командиров, если бы не литературный талант его комиссара Дмитрия Фурманова и блистательный кинематографический образ начдива.

Комиссар чапаевской дивизии был суров и непоколебимо уверен в своем праве карать врагов и сомневающихся. Он замечал в дневнике: «Все, что стоит на пути, вредит или тормозит достижению, — все неизбежно должно быть сметено с трудного пути пролетарской революции… Погибнут и еще целые сотни и тысячи, прежде чем на жертвах воздвигнется новое здание коммунизма. Субъективная человеческая жалость здесь должна быть совершенно отброшена… Коммунистами вообще движет единственно объективная логика исторического процесса: всё, что ему помогает, нами принимается, все, что вредит, — подлежит уничтожению». Он был готов оправдывать тех, кто занят кровавым, но необходимым для победы революции делом. «Михаилу Ивановичу (одному из чекистов. — П. А.) приходится участвовать в расстрелах, которые ведет Чрезвычайная. И участвовать в них не только подписью, но и фактически — пулей. Иногда армейцы стреляют в воздух или стреляют неметко. Приходится забивать, достреливать, а это тяжелая история. Он рассказал мне, что порой не хватает духу, — он ведь человек мягкий, сердечный. Вот для храбрости и выпивает иногда…»

Но вот парадокс: среди крови, жестокости, окопной грязи и вшей бывший гимназист и студент оставался романтиком и идеалистом, верившим в возможность переделать мир и человека к лучшему. «Я почувствовал моим существом, что здесь, в Революции, — океан поэзии, что здесь и безумная отвага, и чистота бескорыстия, и нечеловеческое дерзание, что здесь воплощается в самой жизни огромная красота», — писал он.

Личность Чапаева, как признавался Фурманов, захватила его сразу после первой встречи. После завершения Гражданской войны он вернулся к литературному творчеству. К тому времени гибель начдива оставила в прошлом личные счеты. Бывший комиссар решил написать о своем соратнике, которого считал народным героем и подлинным самородком. «Думал, думал о разном, и вдруг стала проясняться у меня повесть, о которой думал неоднократно прежде, — мой “Чапаев”. Ее надо сделать прекрасно, пусть год, пусть два, но ее надо сделать прекрасной. Материала много, настолько много, что жалко его вбивать в одну повесть. Увлечен… увлечен, как никогда… Я мечусь, мечусь. Ни одну форму не могу избрать окончательно. Дать ли Чапая действительно с грехами, со всей человеческой требухой или, как обычно, дать фигуру фантастическую, т. е. хотя и яркую, но во многом кастрированную. Склоняюсь к первому». В роман изначально включены фрагменты мемуаров и рассказов «от третьего лица», элементы откровенного вымысла, преувеличения, анекдота и даже частушки. Но такая композиция не мешает воспринимать образ Чапаева и других героев романа как реалистические.

Выбор Фурманова оказался верным. В романе привлекают не только впечатляющие батальные сцены сражений под Бугульмой, Уфой и на Уральском фронте. Читателей захватила глубина и парадоксальность личности Чапаева и его соратников. Крестьянская простоватость сочеталась в жителях Поволжья и Приуралья с широтой натуры, стремлением к воле и анархическому разгулу. Потомки бурлаков, разинских и пугачевских повстанцев увидели в революции и советской власти возможность сделать то, чего не удалось их прадедам, — «рассчитаться с господами» и построить новую жизнь — справедливую и счастливую. Любовь к жизни и искренняя привязанность к товарищам по оружию сочетались у чапаевцев с жестокой непримиримостью к казакам и офицерам, которых они считали олицетворением прежней жизни, убогой и несправедливой.

Покажи автор своего героя красным бойцом без страха и упрека, орлом на поле боя, без подробностей его тылового и довоенного бытия, произведение осталось бы модернизированной версией рыцарского романа, плоской и малоинтересной для массового читателя. «Чапаев» — это не просто эффектный и яркий литературный плакат. Книгу, написанную Фурмановым, трудно назвать романом. Это новаторское произведение, синтезировавшее сразу несколько литературных жанров. Обычное повествование в «Чапаеве» легко переплетается с рассказом от первого лица. Личное участие автора в описанных событиях, их детальное знание, подробности, полученные от очевидцев, создают захватывающий эффект присутствия на месте действия.

Восприятие литературного текста массовым читателем упрощали обильно рассыпанные по главам элементы устного творчества, былин и сказов. Главные герои и второстепенные персонажи воплотили массовые идеалистические представления о справедливости и народных защитниках. Их образы напоминают то древнерусских богатырей, то ватагу Ермака, то отчаянных разинцев и пугачевцев. Автор уловил настроения времени, когда миллионы людей стремились понять и почувствовать значение социальных катаклизмов, сопровождавших период революции и Гражданской войны. Книга Фурманова олицетворяла представления тех, для кого события 1917–1922 годов стали стремительным социальным лифтом наверх, дали возможность свободно трудиться на своей земле. Герои и второстепенные персонажи романа, беззаветные борцы за правое дело справедливости и всеобщего равенства, — это крестьяне и ремесленники, рабочие и городская беднота, обычные люди, похожие на них самих. Герои-комбриги Елань и Попов, неприметный повозочный из обоза, жалующийся на недостаток винтовок, или фельдшер, на которого набрасывается разгневанный Чапаев, — все они могли запросто оказаться соседями по коммуналке или сельской улице.