Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

Резиденция Плохиша располагалась довольно далеко за городом, как раз на полдороге между Уральском и Нижне-Уральском. То, что Плохиш называл «кемпингом», было большим и мрачным двухэтажным строением из серого кирпича, напоминавшим не то казарму, не то тюрьму. Сходство дополнялось высоким облезлым каменным забором с натянутой колючей проволокой. К зданию прилегала огромная неухоженная территория.

Чужих сюда не пускали. На въезде, в закрытой будке, сидели вооруженные охранники. Своим воровато-подозрительным видом они чем-то напоминали Плохиша. Кстати, ближнее окружение часто копирует нас, но почему-то всегда в самом пародийном варианте. Охрана Храповицкого, например, так же, как и его секретариат, держалась до смешного высокомерно. В своих я порой с отвращением наблюдал какую-то самоуверенную тщеславную вальяжность. Впрочем, я тешил себя надеждой, что они нахватались этого у Васи. А у кого же еще? Не у меня же, в конце концов!

В этой берлоге Плохиш проводил большую часть времени, здесь собиралась его бригада и сюда привозили коммерсантов для отчета. Мне случалось заезжать сюда раз или два, но днем и ненадолго. Мальчишник мы проводили у Плохиша впервые.

У входа стояло десятка полтора машин и толпа охраны. Из чего следовало, что народ уже собрался и пребывает в боевой готовности. На крыльце, поджидая нас, маячил Пахом Пахомыч, бросая свирепые взгляды по сторонам. Он обнялся с Храповицким, изобразив радушную улыбку, потом вспомнил про меня и сунул заодно руку и мне. После чего отвернулся и больше уже не обращал на меня внимания. В присутствии шефа других людей для него не существовало.

Мы прошли в длинный узкий зал, довольно темный, с деревянными стенами, на которых были развешаны портреты советских вождей, выполненные в бравурной манере социалистического реализма. Плохиш почему-то

находил пикантным проведение разнузданных оргий под строгими взглядами коммунистических лидеров. Однако многочисленные пулевые отверстия в портретах свидетельствовали о том, что братва не разделяла его вкусы и, напиваясь, принималась палить по бывшим блюстителям коммунистической морали.

Впрочем, сейчас меня занимали не портреты. Как только мы шагнули внутрь, у меня зарябило в глазах. Не менее двадцати девушек сидели за щедро накрытым столом, пожирая голодными взглядами стоявшие перед ними блюда. Вероятно, Плохиш на правах хозяина запретил им притрагиваться к чему-нибудь до нашего прибытия, дабы не портить натюрморт.

Плохиш постарался представить всю цветовую и плотскую палитру. Здесь были блондинки и брюнетки, толстые и худые, развязные и робкие. Три или четыре были по-настоящему красивы, человек шесть выглядели так, словно их подобрали на вокзале, не успев как следует отмыть, остальные были вполне заурядными, если не считать яркого макияжа и откровенной одежды. Впрочем, поначалу все немного смущались, держались чинно и переговаривались приглушенным шепотком. Время от времени они искоса бросали на мужчин завлекающие взгляды, в которых вместе с опаской читалось предвкушение веселья.

Кстати, порядочные женщины перед первой встречей почему-то всегда настраиваются на худшее, испытывают страх и оттого в последнюю минуту иногда срывают свидание, о чем потом часто жалеют. В отличие от них проститутки едут на вечеринку с радостной надеждой. Подобно тому, как игроки, отправляясь в казино, рассчитывают только на удачу и никогда не вспоминают о потерях, проститутки в глубине души свято верят, что рано или поздно среди тех, кто вскладчину любит их в банях, вдруг да окажется наследный принц. Который заберет их в другую страну и будет осыпать розами и подарками. Поскольку, по их убеждению, никто в мире так не заслуживает роз и подарков, как они, проститутки.

Напротив девушек рядком сидели: Виктор, Вася, Сырцов и Николаша. Поскольку на них приказы Плохиша не распространялись, они что-то лениво жевали и неспешно беседовали между собой, по принятому в России обычаю, не обращая никакого внимания на умиравших от голода женщин. Плохиш, чувствуя свою ответственность, постоянно вскакивал, нетерпеливо прохаживался и выглядывал в окно.

Мы вошли, посыпались шумные приветствия. Мы поочередно обнялись с мужчинами, включая рассеянного Виктора, и небрежно кивнули дамам. После чего нас с Храповицким усадили во главу стола. Я бросил взгляд на Виктора. Он сидел чуть поодаль, с отрешенным видом, словно он заскочил сюда случайно и на минутку. Слова он цедил небрежно и сквозь зубы.

Храповицкий провозгласил первый тост за меня и нашу сокрушительную победу в Нижне-Уральске. Едва гости успели опрокинуть рюмки, как тут же поднялся Вася и произнес речь в мою честь, почти дословно повторявшую тост Храповицкого. Я почему-то всегда чувствую неловкость, когда меня хвалят публично, а потому предложил выпить за назначение Николаши. Таким образом, перерыв между всеми тремя рюмками не составил и десяти минут.

Считая, что с официальными церемониями покончено, девушки, наконец, жадно набросились на еду, предварительно спросив у Плохиша разрешения. Мы выпили еще за Храповицкого и за хозяина, то есть за Плохиша. После столь мощного алкогольного залпа атмосфера слегка разрядилась, и беседа потекла оживленнее.

Храповицкий поманил пальцем Пахом Пахомыча, и тот тут же подскочил, что-то дожевывая на ходу.

— Сколько я тебе должен за жратву? — негромко спросил Храповицкий.

— Семнадцать тысяч долларов, — ответил Пахом Пахомыч, на всякий случай втягивая голову в жирные плечи, словно пугаясь, что его прибьют. — С копейками. Я уже в вашу бухгалтерию счет отправил.

— Ты не обалдел? — добродушно осведомился Храповицкий.

Пахом Пахомыч надулся.

— Просили на тридцать персон, — забубнил он, тряся щеками, как хомяк. — Я все лучшее обеспечил. Коньяк французский. Вина тоже французские.

— А зачем шлюхам французские вина? — встрял Плохиш, чутко прислушивавшийся к разговору. — Они бы и пивом обошлись.

— А дом Пахомычу на какие деньги достраивать? — как-то вяло отозвался Виктор. — Одна надежда нас обобрать.

Плохиш, щурясь, окинул Пахом Пахомыча оценивающим взглядом.

— А почему икра несвежая? — строго спросил он, прежде чем Пахом Пахомыч нашелся что ответить на реплику Виктора. — За такие бабки тухлую икру людям подгонять, это, в натуре, наглость.

— Как тухлая? — всполошился Пахом Пахомыч, метнувшись к столу и испуганно его оглядывая. — Свежайшая икра.

— Володя, это твой коммерсант? — повернулся к Храповицкому Плохиш. — Можно я его маленько загружу?

— Грузи до талого! — барственно разрешил Храповицкий.

— Так, в глаза мне смотри! — приступил Плохиш к Пахом Пахомычу, хватая того за грудки. — Сколько украл, быстро отвечай, не задумываясь! Где деньги зарыл?

Как любой труженик прилавка, Пахом Пахомыч бандитов боялся до обморока. Но страх перед Храповицким был сильнее.

— Я никогда не ворую! — огрызнулся он, пряча взгляд и пытаясь освободиться, не вступая, однако, с Плохишом в единоборство. — Не надо на меня наезжать!