Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс

– Мадлен, но это же все равно измена.

– Но не прелюбодеяние.

– Мне казалось, это одно и то же.

– Не для меня.

– Слишком тонкая грань. Не думаю, что кто-нибудь посторонний ее бы заметил.

– Ничего не поделаешь. Разве любовь вообще можно понять со стороны?

Орри сжал губы и, резко встряхнув головой, вышел из-под деревьев к краю болота. Дождь по-прежнему моросил. Значит, она предлагала ему сохранить отношения, но играть он должен по ее правилам.

Он прошел так далеко, насколько только мог, и остановился, лишь когда земля захлюпала под ногами. Его длинные шаги оставили позади полосу примятой травы. Обернувшись, он посмотрел на нее; в густой бороде поблескивали дождевые капли.

– Такие условия очень тяжелы для меня. Я слишком сильно хочу тебя. Не уверен, что смогу выдержать постоянное искушение.

– Но разве немного любви не лучше, чем ничего?

«Нет!» – чуть не выкрикнул он.

Мадлен медленно пошла к нему. Дождь портил ее платье и прическу, но она все равно была самой прекрасной женщиной в мире, и Орри не мог отказаться от нее, пусть даже ее требования были столь же мучительны, как и причина, породившая их.

Мадлен остановилась рядом, глядя ему в глаза:

– Разве не так, Орри?

– Так, – кивнул он с печальной улыбкой.

Она радостно вскрикнула и прижалась к нему. Он обнял ее, но улыбка оставалась грустной.

– Боже, как бы мне хотелось, чтобы тебя воспитали ветреницей, а не порядочной женщиной!

– Иногда мне и самой этого хочется.

Они засмеялись, и от этого обоим стало немного легче. Держась за руки, они вернулись к деревьям, нашли сухой уголок, сели там и проговорили почти час. Орри с тревогой заметил, что чем чаще они будут встречаться, тем больше вероятность, что их тайна раскроется. Мадлен ответила, что охотно готова рискнуть. А потом они снова обнимались и целовали друг друга.

Прежде чем Мадлен собралась домой, они в нескольких торопливых словах договорились о будущих свиданиях. Орри по-прежнему считал, что соглашаться на такое добровольное самоистязание было сущим безумием. Они оба хотели физической близости, и отказ от нее мог привести к неловкости в их отношениях, которая будет только расти, если эти встречи продолжатся.

И все же, стоя у руин церкви и провожая Мадлен взглядом, он вдруг открыл в себе новое, прежде не испытанное ощущение. Да, он по-прежнему болезненно переживал, что не смог обладать любимой женщиной, но каким-то удивительным образом это вынужденное самоограничение делало его чувства к Мадлен только сильнее и глубже.

Поезд шел все дальше на север, а Джордж никак не мог забыть глаз Приама. Он сидел у окна и, уперев подбородок в ладони, смотрел на проплывающую мимо реку Делавэр, но перед его мысленным взором то и дело всплывало лицо беглого негра.

В мутных сумерках падал снег, снежинки таяли, едва касаясь земли или оконного стекла. Джордж смертельно устал от долгого путешествия с бесконечными пересадками с одного поезда на другой. Еда в станционных ресторанах плохо действовала на его желудок, а последнюю сотню миль он еще и мучился от жары, потому что другие пассажиры требовали, чтобы проводник постоянно подбрасывал дрова в печь в начале вагона.

Завтра он наконец должен был прибыть в Лихай-стейшн. На ночь он предполагал остановиться в той же гостинице, где всегда останавливались Хазарды, приезжая в Филадельфию, а утром собирался сесть на местный поезд и, оказавшись дома, начать деликатную работу по подготовке родных к его женитьбе на католичке.

Он снова подумал о Приаме. После чего его мысли по вполне понятным причинам не могли не обратиться к Орри и всей его семье. В каждом из Мэйнов, даже в нерадивом кузене Чарльзе, он видел что-то привлекательное, но оттого, что они ему нравились, он только еще больше мучился уже знакомым ему чувством вины и собственной беспомощности. Волею обстоятельств и в неменьшей степени личного выбора Мэйны были слишком сильно вовлечены в такую часть американской жизни, как рабовладение.

Поезд замедлил ход, с пыхтением проходя мимо хибар и обветшалых домов, и наконец дополз до станции. Крыша над платформами скрывала почти весь дневной свет. Вместо снежинок мимо окна полетели искры из паровозной трубы. Пассажиры встали, собирая вещи. Их отражения мельтешили в закопченном снаружи стекле. Но Джордж видел только Приама.

С рабством необходимо было покончить. Остановка Джорджа в Южной Каролине убедила его в этом. Но достичь этой цели было нелегко. Слишком много препятствий стояло на пути. Традиции. Гордость. Экономическая зависимость от рабства. Непропорционально огромное влияние малого числа семей, владевших большинством рабов. И даже Библия. Как раз перед тем, как Джордж уехал с плантации, Тиллет процитировал ему Писание, чтобы доказать справедливость погони за Приамом. Бегство было откровенным неповиновением, а ведь в третьей главе Послания апостола Павла к колоссянам сказано: «Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти…»

Разрушение такой своеобразной системы, как рабство, требовало гибкости, доброй воли и прежде всего решимости увидеть результат. В Монт-Роял Джордж ничего такого не заметил.

Он снова подумал об Орри. Если он все-таки решит встать на этот нелегкий путь, их дружбу ждут серьезные испытания, а Джордж не хотел терять друга. Но когда он умолял Орри освободить Приама, тот ответил ему вполне определенно: Джордж не должен больше вмешиваться, если хочет спасти их дружбу.

Но насколько крепкой была их дружба? Смогут ли они сохранить свою привязанность друг к другу, зная, что расходятся в самом главном вопросе человеческой свободы? Смогут ли устоять перед той напряженностью, которая наверняка будет только расти?

Орри говорил, что их дружбе ничто не угрожает, если не затрагивать тему рабства. Однако заявление уже больного и ожесточенного старины Кэлхуна о том, что отделение – это теперь единственный выход, пусть косвенно, но совершенно определенно опровергало это утверждение.

Джордж был убежден, что поиск решения этой огромной проблемы должен лечь на людей, подобных Мэйнам. Даже если южане были не единственными виновниками ее возникновения, они делали все, чтобы она сохранялась, и именно они обязаны предпринять шаги по ее искоренению. Северян же он считал абсолютно непричастными и снимал с них какую-либо ответственность. Во всяком случае, так он думал, когда шагал по платформе с саквояжем в руке.

К счастью, место в гостинице нашлось, хотя Джордж и не заказывал комнату заранее. Когда он расписывался в книге посетителей, портье вкрадчиво произнес:

– Полагаю, у нас остановился еще один гость из…

– Джордж, это ты?

Голос, раздавшийся за спиной Джорджа, заглушил последние слова портье: «…вашей семьи». Обернувшись, Джордж увидел молодую женщину, шедшую ему навстречу; на ее муфте и меховой отделке шляпки поблескивали бриллианты тающих снежинок.