Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс

– Вирджилия! – улыбнулся он. – Вот так встреча! Не ожидал тебя увидеть.

От волнения Вирджилия раскраснелась, и ее угловатое лицо стало почти хорошеньким. Джордж заметил, что за время его отсутствия сестра довольно сильно располнела.

– Я сняла тут комнату, потому что сегодня остаюсь в городе, – выпалила она на одном дыхании.

– Одна? И для чего же?

– У меня будет первое публичное выступление на собрании, организованном нашим обществом.

– Погоди-погоди, – покачал головой Джордж. – Что-то я не пойму. Каким еще обществом?

– Обществом противников рабства, конечно. О Джордж, я так волнуюсь… Эту речь я писала и заучивала несколько недель. – Она схватила его за руки, ее пальцы были ужасно холодными и твердыми. – Я совсем забыла, что ты должен вернуться сегодня или завтра. Тебе непременно нужно пойти на собрание и послушать меня! Правда, все билеты давным-давно проданы, но я уверена, что смогу провести тебя в ложу.

– С удовольствием пойду. Домой я еду только утром.

– Чудесно! Ты не хочешь сначала поесть? Я сама не могу – слишком волнуюсь. Джордж, я наконец нашла дело, в которое смогу вложить все свои силы!

– Рад это слышать, – кивнул Джордж, когда они уже поднимались по лестнице следом за портье, который нес саквояж Джорджа.

«Ты нашла себе дело, потому что не можешь найти жениха…» – подумал он и тут же мысленно отругал себя за такое бессердечие. Пусть они с Вирджилией никогда не были близки, но ведь она его сестра. Наверное, он просто устал или его немного раздражала ее неуемная восторженность.

– Это очень важное дело, хотя Орри Мэйн наверняка так не считает. Если честно, я просто не понимаю, как ты можешь общаться с такими людьми.

– Орри мой друг. Давай не будем его обсуждать, договорились?

– Но это невозможно. У них есть чернокожие рабы.

Джордж сдержал резкий ответ и подумал о том, как бы помягче отказаться от приглашения сестры провести вечер вместе. Позже он очень пожалел, что не сделал этого.

* * *

Зал вмещал около двух тысяч человек. Все места были заняты. Мужчины и женщины стояли в боковых проходах и сзади за рядами. Были здесь и дети, и несколько хорошо одетых чернокожих. Расставленные повсюду коптящие лампы отбрасывали вокруг мутный зеленовато-желтый свет.

Джордж протиснулся к стулу в заднем ряду ложи второго яруса справа от сцены. Впереди сидели трое мужчин и три женщины, все в вечерних нарядах. На его приветствие они ответили кратко и сдержанно. Он предположил, что все они состоят в Филадельфийском обществе.

Хотя снаружи было довольно холодно – температура стремительно упала, пока Джордж ужинал, – от большого количества людей в тяжелой одежде в зале скоро стало жарко, и на лицах слушателей выступил пот. Пока не началась официальная программа, аудитория то хлопала, то топала ногами, распевая бравурные гимны.

Джордж всмотрелся в афишку, врученную ему при входе в ложу, и вздохнул. Программа состояла из девяти частей. Вечер обещал быть длинным.

Из-за кулис вышли шестеро ораторов, тут же встреченных бурной овацией. Вирджилия выглядела спокойной и сдержанной, когда шла к ряду стульев, установленных перед ярко-красным занавесом. Она села на третий слева стул и посмотрела вверх, на брата. Он кивнул и улыбнулся. Методистский пастырь, председательствующий на собрании, взошел на трибуну и постучал молоточком, призывая всех к порядку. Вечер начинался с выступления поющей семьи Хатчинсон из Нью-Гэмпшира. Выйдя на сцену, они заслужили громкие аплодисменты и заняли свое место справа от трибуны.

Старший из Хатчинсонов представил своих спутников как «членов семьи Джесси и сторонников равноправия». Видимо, этих певцов хорошо знали в кругах противников рабства, но Джордж никогда о них не слышал и был удивлен и немного встревожен тем жаром, с каким их встретил зал. Он и не подозревал, что аболиционисты в Пенсильвании могут быть настолько эмоциональными.

Хатчинсоны исполнили пять песен. Из оркестровой ямы им аккомпанировали фортепиано и виолончель. Последним номером был весьма бодрый гимн, который завершался словами:

Мужчины и женщины вскочили с мест, радостно хлопая в ладоши. Воодушевление публики было настолько велико, что Хатчинсоны не уходили со сцены еще минуты три, кланяясь снова и снова. Джордж встретился взглядом с Вирджилией, щеки ее пылали, глаза лихорадочно блестели.

Первую, десятиминутную речь произнес другой пастор, на этот раз из Нью-Йорка. Он с одобрением разъяснил публике позицию уже упомянутого Уильяма Эллери Чаннинга, бостонского богослова и одного из ярких представителей унитарианства. Чаннинг считал, что рабство можно искоренить, если постоянно и целенаправленно напоминать тем, кто непосредственно владеет рабами, о нравственных устоях христианства. К примерно похожим выводам Джордж и сам пришел, еще когда ехал в поезде. Но теперь, мысленно представляя себе Тиллета Мэйна, он с пугающей ясностью осознал, что предложение Чаннинга никогда не даст результатов.

Впрочем, в зале высказанная со сцены идея тоже не встретила особого восторга. Закончив, пастор прошел на свое место под жидкие аплодисменты.

Второй оратор был принят гораздо более благосклонно. Им оказался высокий седой негр, представленный как Дэниел Фелпс, бывший раб, бежавший через реку Огайо и теперь везде рассказывавший о своей неволе в Кентукки. Фелпс оказался опытным оратором. Он говорил четырнадцать минут, и даже если не всё из его драматического рассказа было правдой, каждый человек в зале слушал его затаив дыхание. Душераздирающие истории об избиениях и пытках, которыми увлекался его хозяин, заставляли мужчин вскакивать и кричать от ярости. После того как Фелпс умолк, ему аплодировали стоя.

Когда ведущий представлял Вирджилию, она начала нервно теребить в руках платок. Особое ударение он сделал на ее фамилии. По залу прокатился приглушенный гул, означавший, что семью сталелитейщика здесь хорошо знали. Одна из женщин в ложе обернулась и окинула Джорджа быстрым внимательным взглядом. Он невольно приосанился, сразу перестав чувствовать себя пустым местом.

Идя к трибуне, Вирджилия все еще заметно нервничала. Какая же она все-таки пышечка, подумал Джордж. Бедняжка, совсем некрасивая. Но, может быть, все-таки найдется мужчина, которого привлечет ее ум. Во всяком случае, брат искренне желал ей этого.

Сначала Вирджилия говорила неуверенно, и публика не услышала ничего, кроме обычных фраз, обличающих рабство. Но минут через пять ее речь неожиданно для всех повернула совсем в другое русло. Нетерпеливое шарканье в зале стихло, и все глаза, от первого ряда до галерки, сосредоточились на ней.

– Мне неприятно говорить о таких вещах в присутствии слабого пола и детей. Но ведь давно известно, что правда никогда не может быть неприличной. Поэтому мы не должны малодушничать и отказываться от изучения всех граней этой возмутительной, порожденной Югом системы, как бы ни были они отвратительны или аморальны.