Полцарства - Ольга Покровская

Ася добыла из сумки денежку и неловко протянула мужику.

– Спасибо, что вы её пожалели, – сказала она. – А это на щенков, если найдёте!

И, взяв Марфушу за ошейник, быстро пошла прочь из подземелья. Почему-то ей казалось, что она обидела слабых. Отняла у них редкий шанс проявить сострадание. Кого ещё им жалеть? Кто беднее их самих, если не бесприютный зверь? Но, с другой стороны, ведь замучают! – и Ася, поглядев на трусившую рядом собаку, представила, как с похмелья этот самый добряк пнёт Марфушу беленькую тупой жестокой ногой.

К их возвращению рассвело совсем. Вынырнув из мокрого орешника, Ася заметила как будто впервые – лес был подёрнут зелёной дымкой, а вдоль северной стены домика ещё лежали пластины стеклянного снега, продырявленные водяными струями.

На лавочке возле рябины, той самой, на которой Курт забыл фонограф, нахохлившись под зонтом с обломанной спицей, сидела Наташка. Оранжевый помпон на её шапке вымок и растрепался.

– О, нашлась Марфа? Молодцы! – воскликнула она, увидев вбежавшую во дворик Марфушу, грязную и виноватую. – А Пашка ещё бродит. Танюлька приехала с Джериком. Они там в кабинете у неё.

Ничего не сказав, Ася взошла на крыльцо и приникла к окну сбоку от двери, тому самому, где один из квадратиков был выбит и заложен пластмассой. Круги, неумолимо сужаясь, загнали некогда вольных жителей в маленький павильон. Собаки, запертые на тощей терраске, спали, сбившись в одну осеннюю шкуру, но кое-кто почуял человека и, подняв голову, фыркнул.

Ася открыла дверь. Собаки дружно выплеснулись на дворик и обнюхали пропахшую чужбиной Марфушу. Особенно рад был Гурзуф, немедленно положивший лапу на Марфушину грустную шею.

Минуту-другую собаки мирно топтались во дворике, а затем насторожили уши и дружно рванули к загончику, навстречу хозяину – по тропе мимо сгоревшей баскетбольной площадки шёл Пашка.

Он был прозрачный и мокрый, словно выкупанный в пруду. Рубашка прилипла к телу, из разорванных джинсов светилась коленка, а куртки не было вовсе.

Не обращая внимания на приветствия собак и Наташкины ахи по поводу мокрой одежды, Пашка сел на ступеньку, вытер ладонью лицо. Марфуша кувыркнулась в слякоть у крыльца и подставила пузо, но хозяин проигнорировал лакейскую выходку.

– Мыши нет, – сказал он. – Хоть бы голос подала, глупая собака! Чип надо было ставить… Хрен знает, где она отлёживается!

– Паш, пошли переоденешься! – теребила его Наташка. – Там Танюлька пришла, с Джериком! Джерик в коляске детской – такой прикольный!

– Да знаю я, – оборвал Пашка. – Его в кабинет надо перенести, и укол уже пора.

Наташка примолкла, наморщила нос и светлые брови.

– Ну чего, сбегать к Тане за халатом? Переоденешься? – всё-таки спросила она. Помолчала и по-матерински прибавила: – Паш, а куртка-то где?

Тот мотнул головой и склонился к Марфуше. Отстегнув ошейник, разгрёб уверенными, уже совсем мужскими руками шерсть на загривке. На розовой коже темнела небольшая, но глубокая царапина.

– Это, наверно, ошейником прищемили, – сказала Ася.

Пашка бросил на Асю беглый взгляд и спросил невпопад, вероятно, давно об этом думая:

– А когда Александр Сергеич придёт?

Ася виновато повела плечами:

– Наверно, не прямо сейчас. У него Маруся заболела…

– Знаю я, что заболела! – вспыхнувшим голосом перебил Пашка. – Наташ, фукорцин принеси! Нет, не хочу! Он розовый! Давай зелёнку. Она там в коробке на полке. И вату.

Наташка кинулась исполнять поручение.

– Паш, мы их пристроим, – сказала Ася. – Я поругаюсь с Сонькой и возьму Марфушу. Может, и Курт с родителями договорится.

– Ой, нет! Он не договорится! – воскликнула Наташка, подавая Пашке пузырёк и вату. – У него когда собака умерла, бабушка так расстроилась, что тоже умерла. И мать сказала – всё, никаких животных! А квартира-то их!

– Ну, значит, ещё что-нибудь придумаем! – нарочно подбавляя в голос уверенности, сказала Ася. – А потом, вы знаете новость про нашего Болека? Он собрался нам раздобыть территорию, а он всё может!

– Да наплевать, – оборвал Пашка, немилосердно пачкая тёмной зеленью беленькую Марфушину шерсть. – Блин, надо было промыть, конечно…

– Что наплевать?

– Наплевать мне на вашего Болека! – И, поставив пузырёк на крыльцо, пошёл, как был, в мокрой рубашке, по вязкой земле в глубину леса. – Мышь! – орал он. – Мыша, ко мне!

Ася вслушалась в его удаляющийся крик и вдруг поняла: он звал не пропавшую собаку – это было бессмысленно после целого утра поисков. Может быть, Пашка звал Саню, но и это имя было лишь маской. Маленький потерявшийся мальчик, спотыкаясь, брёл по лесу и звал маму.

А дальше был воскресный день с дождём и ветром. Урок «Рисуем питомцев» пропал. Ася вспомнила о нём, только когда заметила смельчаков, решивших, вопреки непогоде, привести детей на занятие. Она видела, как родители в недоумении останавливались у обгорелых туй и, вдохнув запах гари и разорения, спешили прочь, покрепче перехватив руку ребёнка.

Пашка с Куртом искали Мышь, на кушетке ветпункта под присмотром Наташки спал Джерик, собаки толклись во дворе, тыча носами в первую мать-и-мачеху, и надо всем этим горем радостно шумели деревья. Их огромные светлые души встречали на небе весну.

Татьяну снова, как в день потравы, вызвали в администрацию, и снова, переживая томящее дежавю, все вместе ждали вестей.

Из остатков заварки, кончившейся, как обычно, некстати, Наташка приготовила жидкий чай, насыпала в тарелку сушки. Попили чаю, накормили собак и, закрыв их в домике, чтобы ещё кто-нибудь не пропал, вышли во двор.

Пашка то и дело бросал взгляд на сумеречное пространство леса – словно надеялся заметить робкую тень Мыши. Курт, весь день проискавший с ним исчезнувшую собаку, держался заметно хуже государя. Его руки, сжимавшие чашку, подрагивали.

Наконец появилась Татьяна. Энергичный шелест ветровки и брызжущая из-под кроссовок земля говорили о том, что беседа в дирекции парка была напряжённой. Танины волосы торчали клочьями пожухшей травы, как будто с утра ей не довелось причесаться. Уже влетев во дворик, она споткнулась и, разразившись проклятиями, нагнулась перешнуровать кроссовки.

– Ну что, рады? – гневно спросила она. – Революционеры! Партизаны! – И, поднявшись, дунула себе на лоб. Всклокоченные волосы порхнули. Её лицо было живо и яростно. – Пал Николаич, тётка твоя с тобой говорит! Может, встанешь?

Пашка поднялся с лавки и, вытерев правую ладонь о штаны, упёр её в бок.

– О, да у нас поза! – воскликнула Татьяна. – А знает ли ваше величество, что мне от аренды хотят отказать? Я пять лет отдала, чтобы здесь закрепиться! – И вдруг, сорвав с себя ветровку, в сердцах швырнула оземь. – Сколько тебя умоляла – пристраивать не умеешь, так хоть новых не тащи! Ты же видел – всё против! Нет, ему надо было в больничку играть! Вместо того чтобы постараться хоть!