Как жить с французом? - Дарья Мийе

Кроме того, парижские эсдээфы — эталоны моды кэжуал. Врожденное чувство стиля помогает им так комбинировать вещи, полученные в раздаточных пунктах, что им хочется подражать. Шерстяной жилет поверх рубашки в мелкий цветочек, потертый вельветовый пиджак и обязательное кашне контрастного цвета, штаны, когда-то составлявшие строгую офисную пару, а теперь расслабившиеся в компании вытянутого домашнего свитера, кожаные туфли с задорно торчащими носами, кепи, шляпа или даже моряцкая фуражка, венчающая свободную стрижку. На иных трудно не заглядеться.

У меня были поводы в деталях их разглядеть. Кроме ужаса перед многоэтажками, у Гийома есть еще одна редкая фобия — страх кончить жизнь клошаром. Поэтому он часто заговаривает с ними на улице, а если подает милостыню, то только в обмен на полезные советы. Иногда, когда я в Москве, он приглашает этих людей домой, чтобы побольше узнать об их уличном быте и теоретически к нему подготовиться. Он позволяет бездомным мыться в нашем метровом душевом поддоне, сидеть на диване, который мы на ночь раскладываем в кровать, и пить пиво, припасенное для аперитива с друзьями.

Став семейным человеком, он, слава богу, отказался от подобных социальных экспериментов. Но от фобии не излечился. Более того, он заразил ею меня. Я начала подумывать о том, как комфортно разместиться на перекрестке у моста Аустерлиц, сколько картонных коробок от жидкокристаллических мониторов понадобится, чтобы устроить Кьяре детскую, и где подзаряжать телефон. Потому что квартира на бульваре Сен-Марсель, радушно принимавшая двух одиноких провинциалов, Гийома и Готье, к семье с ребенком отнеслась, мягко говоря, негостеприимно.

Пикантные тарталетки с фуа-гра и чатни из фиг

Тартар из лосося и гребешков

Флан из спаржи

Улитки, томленные в сливочном масле с травами

Жареная дорада с сабайоном из шампанского

Сырная тарелка с тремя видами конфитюра

Бисквитный торт с малиново-ежевичной подливкой

Я пробегала глазами меню для французской свадьбы, которое свекр прислал нам на утверждение, и жевала остывшие спагетти под баночным соусом аррабьята — кетчуп мне покупать давно запретили. Торжество было назначено на первую годовщину нашей семейной жизни, и единственной нашей задачей — кроме того, чтобы не развестись — было не забыть последовательность фигур в вальсе новобрачных. Остальные заботы взяли на себя родители Гийома.

Меню выглядело очень по-французски, как я и хотела, и даже написанным на бумаге смотрелось аппетитнее, чем то, что лежало у меня в тарелке. Ужин был снят с конфорки три минуты назад и, когда мы приступали к чтению перечня закусок, еще испускал ароматный дымок. Но к моменту обсуждения десертов макароны изрядно подмерзли и потеряли лоснящийся от оливкового масла вид, а потемневшая и скукожившаяся аррабьята напоминала не о солнечной Сицилии, а о сосланной на галеры консервных запасов томатной пасте. За окном было плюс два, в квартире было плюс шесть, и снова февраль. Все важные события моей жизни уходят корнями в этот месяц. И все они, как правило, начинаются с довольно мрачной экспозиции.

* * *

В ту ночь я долго не могла заснуть по очень парижской причине — весь двор занимался любовью. Кто-то перед сном слушает трели соловьев, а мы — предкоитальные крики. «Ах!», «О-о-х!», «Уййй!» — доносилось из окна четвертого этажа левого дома. «Айууу!», «Аййййяяя!», «Оййёёё!» — лилось с пятого этажа правого дома. «О-о-оо-о-о-о!» — голосили соседи с мансарды. «Ех!», «Ух!», «Ех!», «Ух!» — вторили им с мансарды напротив. «Оуииии! Анкор-анкор!!!!» — заливался женский голос из угловой квартиры. Я больно ущипнула спящего Гийома за пузо.

— А?! Что?! Где?! Что она натворила?! — закудахтал он.

— Наша сексуальная жизнь превратилась в черт-те что, — горько сказала я, глядя в темноту.

Гийом хлопал глазами:

— Ты же сама сказала — холодно!

Неизвестно, как мы продержались полгода, да еще и думаем о второй свадьбе. Ведь эта квартира может убить любую, даже самую сильную любовь. В ней всего на несколько градусов теплее, чем снаружи, и Кьяра, приходя домой после прогулки, наотрез отказывается снимать термобелье. Чтобы удержать драгоценное — и дорогостоящее — тепло от электрорадиаторов, мы вынуждены были отказаться от проветривания. Тогда квартира начала вонять. Я выбрасываю пакеты с использованными памперсами и корочками сильнопахнущих сыров несколько раз на дню, но это не помогает. В помещении поселился необъяснимый и неистребимый запах гнилости. По стенам ванной ползут черные и оранжевые пятна, сигнализирующие, что здешний фэн-шуй критически нарушен и квартира больна какой-то неизлечимой болезнью.

Мы даем больной квартире лекарства: заливаем в унитаз гель для дезинфекции, смазываем мастикой щели вокруг душевого поддона, капаем ароматические масла в зловонную раковину. Мы даже проводим мини-операции, не требующие выселения: извлекаем из вытяжки комки черной пыли, вытаскиваем из сливных труб тромбы слипшихся волос и овощей, латаем скотчем вентиляционные дырки на рамах и укрепляем дощечками разваливающиеся встроенные шкафы.

Все эти гомеопатические меры помогают лишь на пару дней. Очевидно, что состояние квартиры требует серьезного хирургического вмешательства при полной анестезии. То есть в отсутствие жильцов. А пока нам некуда деваться, мы практически спим в одежде — в специально купленных в Москве байковых пижамах с начесом.

Дворы-колодцы — такое дело, никакой интимности. Вся жизнь нараспашку. На первом этаже уронил кастрюлю — на восьмом подумают, что началась бомбардировка. Мадам Лопез по субботам жарит рыбу, итальянец с пятого любит диско, у Анн-Мари убежал кофе, Розали позвонила подруга, вдовец с четвертого вчера вернулся за полночь — об этом знает весь дом. Точнее, четыре дома, сцепившиеся в объятии вокруг крошечного — пять на пятнадцать метров — внутреннего дворика. И все эти четыре дома наверняка думают: у молодой пары с третьего этажа что-то не ладится — у них уже три недели не было секса!

Я вздохнула и поглубже закуталась в одеяло. Если мы хотим сохранить семью, надо срочно съезжать.

* * *

Уже несколько недель я сплю между двумя мужчинами — мужем справа и Сержем Генсбуром слева. Его огромный черно-белый постер занимает всю стену спальни, которая замучила нас требованиями побелки. Она не одна такая: о побелке ноет также стена в коридоре, о ней молят все четыре стены детской. Но поскольку у нас маленький ребенок, который не переносит бытовых химикатов, и куча сопутствующего ребенку хлама, который не перенесут все вместе взятые друзья, побелка откладывается на неопределенный срок. На завешивание стен идет все, что крепится кнопками к гипсокартону: листы старых календарей, скатерти, открытки, информационные листовки, карты метрополитена и флаги неизвестных государств. Однако сегодня исторический день: Гийом купил картину. Он никогда бы на это не пошел, но иметь жену со средним художественным образованием — это обязывает. Особенно в ее день рождения. Мы повесили подарок на единственную белую стену — до сих пор она укрывалась от разрушительного влияния времени под марокканским ковром, который самоотверженно выцветал и пачкался вместо нее. Картина преобразила гостиную. Она блистала на белоснежном фоне посреди полной разрухи, как бриллиант в навозной куче. Рядом с ней все стало выглядеть еще более жалким и неопрятным.