Робкие создания - Клэр Чемберс

от стыда сползали со стульев. Но Фрэнсис все равно где-то пропадал. На последнем уроке – на математике – он был, но теперь приближалось время полдника, а его и след простыл, хотя обычно они с Уильямом встречались в комнате отдыха, чтобы поиграть в шашки или шахматы. Свободное время почти истекло, и Уильям решил поискать друга в разных местах. Изолятор он сразу исключил: никому никогда не становилось плохо после уроков и перед полдником. Он заглянул в спальни – никого. Между двух рядов одинаковых, идеально заправленных с утра кроватей спрятаться негде. Выйдя в длинный коридор, он заметил промелькнувшую в его конце тень. Это точно Фрэнсис прошмыгнул к лестнице. Но откуда он появился?

В конце коридора находилась запертая дверь на верхний этаж, где располагались комнаты преподавателей, кладовые и еще невесть что, но ходить туда было строго-настрого запрещено. “ЗАКРЫТО. УЧЕНИКАМ НЕ ВХОДИТЬ!” – гласила выгравированная на табличке огромными буквами надпись. Треверс, конечно, пробовал дергать ручку, но безуспешно.

– Кенли! – крикнул Уильям, но ему никто не ответил, хотя эхо от шагов по каменной лестнице не затихало.

Он побежал к последней на этаже комнате – спальне первоклассников, куда тоже нельзя было заходить, но дверь туда не запирали. Уильям влетел в комнату и кинулся к окну. Внизу из дверей появился Фрэнсис и пошел через внутренний двор к очереди в столовую.

– Где ты был? – прошептал он, когда они сидели за длинным деревянным столом, уставленным тарелками с тушеным фаршем и пюре. Разговаривать можно было только шепотом. Стоило кому-то повысить голос – как один из дежурных учителей с грохотом хлопал по столешнице плоской деревяшкой, и до самого конца трапезы воцарялась полная тишина. Фрэнсис выковыривал вилкой комочки из пюре, не поднося ее ко рту. Уильям тем временем взял четыре ломтя хлеба, который был в свободном доступе, и принялся жевать, чтобы потом не мучиться от голода.

– Нигде, – ответил Фрэнсис, даже не пытаясь звучать убедительно.

– Но ведь где-то ты все-таки был, – пробубнил Уильям с набитым ртом. – Невозможно быть нигде.

Фрэнсис не ответил, лишь угрюмо уставился в тарелку.

– Ладно, не хочешь – не говори. Я видел, как ты спускался по старой лестнице. Как ты там оказался?

– Никак. Это был не я, – продолжал упрямиться Фрэнсис.

Он забросил пюре, разрыхленное бороздами от вилки, и теперь копался в серых комках мяса. Наконец, насадив на зубцы нечто трубчатое, поднес к глазам, чтобы рассмотреть получше. Завязался спор о том, что это – резинка или кишка, и поскольку ни то, ни другое не вызывало аппетита, Фрэнсис с отвращением поморщился и отодвинул тарелку.

– Я это есть не буду.

Редко кто отказывался от целой порции, какой бы невкусной ни была еда, и мальчишки по соседству тут же разбирали себе любые остатки.

– Но это точно был ты, – не сдавался Уильям.

Лучше бы Фрэнсис просто сказал: “Отстань, не скажу”. Это обидно, но все-таки лучше очевидной лжи.

В ответ Уильям удостоился только холодного, равнодушного взгляда. И тогда к нему пришло осознание: тот Фрэнсис из Брок-коттеджа изменился до неузнаваемости, в то время как сам он остался прежним. Его друг как будто перенесся на противоположный берег широкой и бурной реки: ее не переплыть и до него не докричаться.

На следующий день Фрэнсис вел себя как прежде – но только если его не перебивать и не спорить. Уильям не понимал, но догадывался, как теперь с ним разговаривать, чтобы ничего не испортить. Еще оставалась призрачная надежда вернуться на Пасху в Брок-коттедж. Одна неловкая ошибка, неаккуратное слово – и мечта разобьется в пух и прах, в будущем не останется ни единого светлого пятнышка.

Порой ему казалось, что Фрэнсис и правда болен. Он вспоминал его частые походы к медсестре, которые принимал за хитрости, чтобы пропустить уроки. Но всего пару недель назад Гарри Даггерс пошел в изолятор с кашлем, а вскоре за ним приехали родители. Мальчики говорили, что у него туберкулез и он может умереть. От одной мысли, что Фрэнсиса могут так же внезапно забрать, а он останется здесь один, Уильяма бросало в дрожь.

В тот день, когда голубь влетел в неф во время богослужения, Уильям наконец узнал, где пропадал Фрэнсис. Мальчишки стояли на коленях, хихикали и следили за птицей, которая низко кружила прямо над головами, упорно игнорируя любые попытки выгнать ее через открытую дверь. В конце концов, когда голубь изрядно запачкал алтарь и окончательно сорвал службу, всех вывели из часовни, а сторож прикончил птицу из ружья, и от нее на сводчатом потолке осталось лишь окровавленное перо.

После обеда был кросс, но из-за сгущающегося тумана маршрут ограничили кругами по игровым полям. Уильям знал, что не сможет угнаться за Фрэнсисом, и даже не пытался бежать рядом с ним. Но, добравшись до душевых, уставший, измазанный в грязи и окоченевший, он снова не застал там друга.

Войти в дверь с табличкой “ЗАКРЫТО. УЧЕНИКАМ НЕ ВХОДИТЬ!” для него было так же немыслимо, как убить мышь крикетной битой, но все же он каким-то образом очутился перед деревянной винтовой лестницей. Если сейчас его застанет здесь кто-то из учителей или работников школы, Уильям ничего не сможет сказать в свое оправдание: у него не было ни одной заготовленной отговорки, никакого плана. Оставалось только идти дальше.

Деревянные ступени предостерегающе поскрипывали под ногами. Поднявшись, он увидел длинный узкий коридор с низким потолком и вытертой красной ковровой дорожкой на полу. По обе стороны тянулись закрытые двери – спальни, кабинеты или кладовки, Уильям не знал. В самом конце виднелась еще одна маленькая лесенка, ведущая в мансарду. Подойдя к ней, он услышал приглушенный голос – Фрэнсис. Слов было не разобрать, но интонации, высота, ритм – знакомы до боли.

Не успев опомниться, Уильям оказался в полумраке комнаты: свет с трудом пробивался сквозь туманную дымку из двух окон, да прутья электрического обогревателя струили оранжевое сияние. Это была необходимая роскошь, поскольку люди перед ним были без одежды.

Фрэнсис, заметив друга, замер. Мистер Суэйлз резко обернулся – на лице застыло выражение страха и растерянности. Уильям ни с чем подобным не сталкивался и даже не мог себе такое представить. Увиденное было настолько непостижимо, что его мозг отказывался это воспринимать. В школе больше не осталось ни одного адекватного взрослого, с которым безопасно находиться рядом. В памяти всплыли мышь, Таннер, удары биты и чавкающие звуки. Уильям скривился от отвращения.

Мистер Суэйлз потянулся к рубашке, висевшей на спинке стула, и повязал ее вокруг пояса. Фрэнсис