Трое в Долине - Юрий Никитин

Олег тоскливо оглянулся на сверкающие под мертвой лунойсоломенные крыши далеких домиков. Оранжевые днем, сейчас выглядели серебряными.В окнах то в одной, то в другой, зажигались огоньки. Где слабые и трепещущиерыжеватым светом, явно лучины, где оранжевые — от светильников из козьего жира,а где и пурпур факелов. Селяне уже давно проснулись, явно с топорами в рукахстоят у дверей и закрытых ставнями окон, прислушиваясь к каждому шороху, вою,хлопанью крыльев над крышами.

Только бы их не пожгли, подумал он мрачно. И так виноваты,куда ни ткни пальцем, а тут еще если вся деревня сгинет...

— Все в дом! — донесся зычный голос воеводы. — Всем взятьрогатины, копья!

Толкая и сшибая один другого с ног, мужчины бросились всени, а Олег, прижавшись к перилам, чтобы не стоптали, вяло подумал, что старыйвоин прав: хоть рогатинами со Змеями все одно, что соломинками, но все жепростой народ привык слышать уверенный голос, воспрянул духом, иначе в паникенатворят бед больше, чем Змеи.

Старый волхв вскрикивал и вздымал к пылающему небу руки.Крючковатые пальцы пытались ухватить тучи. Небо дрожало от грозного рева, подвору ходил ветер. Пепел унесло, обнажилась земля, страшно сгоревшая,ноздреватая, такую Олег видел только однажды, когда пролетали на Змее надсклоном затухшего вулкана.

Краем глаза он следил, когда старый волхв закашляется,торопливо вымолвил слово Огня и спешно зажмурился. От двери завопили, воеводазагнул страшное ругательство, тонко вскрикнула княгиня.

Тяжело бухнуло, потом еще. Он осторожно разомкнул веки,успел увидеть, как на то место, где когда-то были ворота, с небес рушитсяпылающая масса. Земля вздрогнула, туша расплющилась, во все стороны полетели длинныеискры, клочья горящих крыльев. Сквозь оранжевое пламя страшно прочертилисьзадранные к небу жуткие когтистые лапы, поскребли, застыли в угрозе небу. Пламябыстро угасало, под Змеем шипела и пузырилась темная кровь, растекалась широкойлужей.

Еще дальше пылали два странных холма, Олег рассмотрелторчащие гребни, даже расслышал предсмертный рев зверя, что так и не понял, ктои как его сбросил с небес. В небе метались горящие силуэты, оглушительный ревударил по земле, как молотом. Один Змей кружил, отчаянно пытаясь улететь, ноодно крыло пылало так, что ветром срывало клочья кожи, на другом обгорелатолько шерсть, Змей кричал от боли, но его опускало все ниже, возле крыльцахозяин кричал, что ежели эта тварь рухнет на конюшню или на дом, это влетит в такуюкопеечку, что княгиня век не расплатится, сыновья поворачивались за Змеем, какпривязанные, сталкивались то лбами, то задницами, на крыльце тоже кричали, новсе перекрывал рев раненых и перепуганных зверей с горящими крыльями.

Змей рухнул в трех шагах перед крыльцом, хозяин с сыновьямиедва успели отпрыгнуть. Олег услышал тяжелый удар, мощный хлопок. Ревоборвался, а затем страшно закричал хозяин.

Сыновья, которые устояли на ногах, сами облепленныетемно-зеленым, бросились к отцу, сбитому с ног потоком крови и выброшенныхвнутренностей, начали поднимать, сами скользя в потоке крови, что в бледномсвете луны и факелов казалась совсем черной.

Хозяин безуспешно пытался продрать глаза, на лицо налипламерзостная слизь лопнувших внутренностей, сыновья кое-как оттащили его ккрыльцу, а там, превозмогая страх и отвращение, женщины вылили пару ведер наголову своего владыки.

Олег вжимался в угол, следил за волхвом и пылающим небомразом. Змеи повернули в сторону леса, но еще один рухнул за полверсты от постоялогодвора, и по крайней мере двое, судя по горящим крыльям, не дотянут до ближайшихдеревьев.

Княгиня зажала рот, пятилась в сени, вытаращенные глаза неотрывались от туши Змея, что от страшного удара оземь лопнула, как гнилаятыква, вязкая кровь плескала из ран, мутносерые внутренности выпячивались изразрывов, шипели, выпуская воздух, а кровь булькала, расползалась по двору.

Старший сын вскрикнул, исчез на миг, а когда вернулся, в егоруках была лопата. Вместе с двумя другими принялся спешно копать отводнуюканавку, а землю набрасывал продолговатым холмиком перед дверью в подполье.

Хозяин крякнул, сказал с беспокойством:

— Если протечет, то беда, беда... У меня там солонина,копченое мясо на полгода запасено. И зерна мешков десять.

— Ничего не случится, — заверил воевода. — Даже еслипротечет, то ихняя кровь лечебная. Правда, Темный? Вот видишь, еще и продаватьможно.

— Мне лечебная ни к чему, — возразил хозяин. — Я не волхв. Авот, если вам подам жареного гуся, перемазанного в змеючьей крови...

Ровная гряда земли быстро росла, темная кровь пошла всторону, и воевода сказал уже спокойнее:

— Ну, наверное... ты прав. Лады! Ежели кровь затечет... иежели испортит там все, то княгиня в своей неизмеримой щедрости оплатит. Хотя,если честно, то это то же самое, как если бы мы оплачивали удар молнии в твойдом, или падеж скота от неведомой болезни!

Хозяин проследил за работой своих сынов с некоторымсожалением:

— Если бы молния била по вас, а попала в мой двор... любойскажет, что платить надо вам!

Воевода спросил с интересом:

— А если бы нас убило?

Хозяин подумал, помялся, но на честный вопрос надо иотвечать честно:

— Не все ж сгорело бы в ваших карманах?

Мир качался перед глазами Олега, а голоса то начиналиразламывать голову, то истончались до комариного писка и пропадали вовсе. Онвыждал, когда в черноте помимо огненных мух начали проступать стены, заставилсебя двигаться сперва в сени, а потом по мучительно длинному коридору к своейкомнатке.

По дороге, вроде бы, натыкался на княгиню, еще на кого-то,ему даже помогли переступить высокий порог, повезло, что не на втором поверхе,а в своей комнате он без сил опустился на пол. Сердце почти не шевелилось,истощенное, как жаба после долгой зимы.

Таргитай спал на спине, морда довольная, ухитрилсяразметаться даже на лавке. Одну руку свесил до пола, другая уперлась в стену,воздетая в жесте взывания к небесам. Толстые губы расползлись до ушей, Олегвидел, как дударь поежился и чему-то гадко хихикнул.

— Черт бы тебя побрал, — прошептал Олег с отвращением.

Голова кружилась, он чувствовал, что вот-вот сомлеет. Когдавернется Мрак... интересно, где же он?.. споткнется, облает, а человек он...или зверь, грубый. Нет, как человек еще грубее волка.

Превозмогая слабость, он заставил себя подняться. Лавкаприближалась, приближалась, наконец он коснулся гладкого отполированногомножеством задниц дерева, с облегчением плюхнулся, перевел дыхание, набираясьсил, чтобы суметь лечь и не промахнуться... и тут ощутил нечто неладное.