Плененная Иудея. Мгновения чужого времени - Лариса Склярук

«Кого они ищут? Ах да. Сбежала женщина из гарема. Но ведь это было так давно. Или недавно? – Он повел диким взглядом. – Джины, что ли, надо мной насмехаются или дух тьмы лукавый Иблис морочит?»

Поодаль, среди мелких камней и жалких стеблей высохшей травы, валялся брошенный аркан. Мансур вспомнил, как набросил его на шею невольника, как засверкало кольцо у того на пальце.

«Все дело в кольце, – внезапно понял он, – я надел это кольцо и оказался в Риме. Отдал кольцо и вернулся назад в Бухару. Вернулся. Я вернулся… – Мансур вскочил на ноги, – а Оллия осталась там, у дороги».

Мансур быстрым шагом поспешил к Бухаре. Остановился. Подумал и пошел в обратную сторону к ханскому дворцу. Опять остановился. Перекинул уздечку через голову гнедого коня. Вновь застыл. Уткнулся лицом в жесткую гриву коня, зашептал как другу:

– Тарья, что же делать? Тарья, куда скакать? Где искать?

С восточной стороны поднялась полоса света. По мере того как ширилось розовое небо, высокие стены Бухары меняли цвет, осветился минарет Калян, точно свеча, вознесенная в небо и видная со всех сторон города, выдвинулась из темноты мощная крепость Арк, возвышающаяся над площадью Регистан, вырисовались утопающие в ажурной зелени сады Джуи-Мулиан. От выпавшей росы благоухание цветов разливалось в воздухе.

Рассвет застал Мансура сидящим на земле. За ночь созрело решение. Он хотел ехать из Рима в Бухару с торговым караваном. Что мешает ему поехать в обратную сторону? Из Бухары в Рим, за Оллией. Он по мчится как ветер, пересаживаясь в пути с одного коня на другого. Он получит пайцзу, пропуск для свободного проезда.

Вскочив в седло, Мансур решительно поскакал к Бухаре. С гиканьем помчался по улицам, заставляя прохожих, спасаясь от копыт его коня, бросаться врассыпную в разные стороны, прижиматься к глиняным стенам.

Быстрее. Быстрее. Он ходил по караван-сараям, разговаривал с купцами, узнавал дорогу. Спешил, его лихорадило. Нахлестывал нагайкой коня. Быстрее, быстрее в путь. Мелькали зигзаги улиц.

И вдруг среди этого вихря он внезапно остановился. Недовольный конь взвился на дыбы. Одна из улиц показалась знакомой. Ну да, вот переулок. Дом, где жил странный толстый невольник, у которого он отнял кольцо. Может, он что-то знает.

Спешившись, Мансур постучал рукояткой плети в маленькую облупленную калитку. За дверью раздались быстрые семенящие шаги, и Рано-опа ее распахнула. Увидев воина, она громко вскрикнула, с силой захлопнула калитку и даже задвинула засов.

– Не бойтесь, – поспешил сказать Мансур, – я не причиню вам зла. Я лишь хотел спросить.

– Не причинишь зла, – выкрикнула женщина, в сердцах настежь распахнув калитку, – глаза твои бесстыжие!

Ее маленькая фигурка трепетала от возмущения, сухие кулачки судорожно сжимались. Казалось, этот «воробей» сейчас стремглав, не раздумывая, бросится на высокого сильного воина.

Услышав крик жены, из дома вышел Садруддин-ока и поспешил к ней. Полы его халата развевались, в руке он держал калям, тростинку с заостренным концом, которой писал и которую забыл в спешке положить на стол.

Мансур вдел уздечку коня в кольцо калитки, наклонив голову, переступил порог.

– За что вы сердитесь? Не у вас я увез дочку.

– Проклятый. «Не у вас», – продолжала шуметь Рано-опа, увертываясь от рук мужа, желающего ее успокоить. – Алтынгуль была невестой сына. И если бы не ты, ждала бы я сейчас внуков. А теперь остались два одиноких старика.

– Так это ваш сын увез девушку из гарема, – задумчиво сказал Мансур.

Тут Рано-опа, поняв, что сболтнула лишнее, пожелтела от страха и начала придвигаться к мужу.

– Не знаю. Ничего не знаю, – бормотала она, отводя глаза, цепляясь за халат Садруддин-ока, прячась за его спиной. Все, пропадать им под пытками палача. Мыслимое ли дело – выкрасть девушку из гарема хана.

Но воин сказал слова, которые поразили:

– Любил, знать, сильно. – Потом, стряхнув с себя задумчивость, спросил неожиданно: – У вас еще слуга был? Толстый такой.

Прикрыв часть лица платком, Рано-опа обожгла воина ненавидящим взглядом:

– Турдым тоже исчез. А какой невольник был! Расторопный, послушный. А все ты! – не выдержав, вновь выкрикнула попрек женщина из-из плеча мужа.

Мансур смотрел на пожилую пару, молчал. Те ежились, дрожали под непонятным взглядом.

– Вы, наверное, образованный человек, – обратился Мансур к Садруддину, пристально глядя на калям в его руке.

– Я переписчик книг, – осторожно ответил Садруддин-ока, не понимая, чего добивается воин. – Переписывая, читаю.

– Слышали вы когда-нибудь о Римской империи? Она находится далеко отсюда, среди вечерних стран.

– Да, была такая империя, – ошеломленный вопросом воина, не сразу ответил Садруддин-ока, – но давно распалась под ударами северных племен.

– Распалась… Давно… – удивленно протянул Мансур. – Что значит «давно»?

– Ну столетий так десять или двенадцать назад. Не могу сказать точно.

Мансур устремил на Садруддина непонимающий взгляд. Его лицо застыло. Непривычный к анализу ум с трудом воспринимал сказанное.

Мелодично журчала вода в арыке. Тихо шелестели листья. Пахло свежими лепешками из тандыра.

Летели минуты. Глаза воина смотрели не мигая. Садруддину казалось, что он смотрит не в глаза человека, а заглядывает в два черных бездонных пустых колодца. Муж и жена опасливо жались друг к другу. Что на уме у этого воина? Выхватит меч, снесет им обоим головы или потащит в зиндан[56], где они сгниют заживо среди грязи и насекомых? Они еще чуть отступили назад, зашептались, не сводя с Мансура испуганных глаз.

– Чего это он? Странный какой-то. Может, больной? – прошептал Садруддин-ока.

– Алтынгуль увез, Турдыму голову в кровь разбил – больной не был. Так ему, проклятому, и надо, – злым шепотом ответила Рано-опа.

Мансур очнулся, перевел взгляд на женщину, та отшатнулась, съеживаясь, приподняла плечи, втягивая голову. «Доболталась», – пронеслось в ее голове.

– Не проклинай меня, женщина, – горько сказал Мансур, – за свое зло я уже наказан. – Он повернулся и вышел.

Садруддин-ока и Рано-опа бросились к закрытой калитке; тесня друг друга, смотрели в щель. Мансур отвязал повод коня и вновь застыл, словно забыл, зачем он это сделал, слушал шепот, прерывистое дыхание наблюдавших за ним людей. Вскочил в седло и шагом покинул переулок.

Несколько дней Садруддин-ока и Рано-опа жили в постоянном страхе, не покидали дом, вздрагивали от каждого неясного шороха. Но день проходил за днем, а никто к ним не врывался.

Однажды на улице Садруддин-ока встретил проезд Махмуд-хана. Едущие впереди телохранители разгоняли плетьми любопытных. Все встречные падали на колени, склоняли головы до земли, не смея смотреть. Чуть скосив глаза, среди ханских джигитов, замыкающих процессию, переписчик увидел знакомого воина. Джигит также узнал переписчика. Проезжая мимо, все смотрел на него.