Волк - Генри Лайон Олди

– И что? – спросил Папа, не балуя собеседников разнообразием.

– Ничего. Слишком мало данных.

– Добавь в копилку, – легат махнул рукой в сторону горизонта. – Еще один облик. Что ты видишь, Рахиль?

Ангел ответил не сразу.

– Зарево, – казалось, гематрийка производила сложные вычисления. – Зарево в странной цветовой гамме. Ближайший аналог: окраска ядовитых змей, грибов, насекомых. Н'доли сказала, что это солнце системы. Ты согласился с ней. Возможно, так оно и есть.

– Что видишь ты, Папа? – упорствовал Тумидус.

– То же самое, – проскрипел паук.

– Н'доли?

Молодая вудуни вернулась к границе Крови. Коллантарии стояли поодаль, тесной кучкой, не вмешиваясь в разговор. Лишь теперь, когда легат обратился к одной из колланта, остальные обозначили свое присутствие жестом, взглядом, поворотом головы. Трудно сказать, что вынуждало их к такому скромному поведению. Страх перед яростью антисов, раздраженных напором Тумидуса? Нервозность первого, смертельно опасного вылета? Близость Крови? Так или иначе, коллант, собранный наспех, из добровольцев, напоминал кучку новобранцев, тушующихся в присутствии офицеров – а может, отряд ветеранов, не желающих лезть в разборки старших по званию.

Сила, которая слабость; слабость, которая сила – часто они похожи, как близнецы.

– Это солнце, – сказала Н'доли.

– Я спрашиваю, что ты видишь?

– Я вижу сердце.

– Сердце? – паук встал на дыбы. – Ты уверена?

Передние лапы антиса шарили в воздухе, словно желая нащупать проклятое сердце, подтащить ближе и высосать из него всю кровь.

– Абсолютно, – отрезала Н'доли. – Папа, я биолог. Это ты с пьяных глаз не отличишь сердце от задницы. Я вижу человеческое сердце: два предсердия, два желудочка. Клапан аорты, клапан легочного ствола. Прочесть вам лекцию о физиологии сердечно-сосудистой системы? По-моему, самое время…

Вздохнув, она добавила:

– И место.

* * *

– Гуль!

Кричал брамайн. Зоркий, а может быть, просто осторожный, он указывал на ближайший бархан. Ветеран морской пехоты, еще со времен высадки на Эмрах, где треть роты «Глухих дьяволов» легла в вонючий ил при десантировании, а другая треть удобрила собой захваченный плацдарм, Карна Амогха знал: смотри не туда, куда все! Вот и сейчас, когда сердце, бывшее солнцем, отвлекло внимание и антисов, и коллантариев, Карна не переставал озираться по сторонам.

Гуля он приметил, едва тот вынырнул из-за края бархана. Барханы на подходах к Крови имели форму серпа, подветренные склоны отличались крутизной – при желании там легко спряталась бы и более крупная тварь, чем гуль. Людоед, не брезгующий падалью, в открытом космосе – флуктуация класса 1G-6+ согласно реестру Шмеера-Полански, сгусток вечно голодного света и хищных гравиволн, под шелухой гуль кружил по песку, страстно желая и боясь приблизиться к добыче. Сутулый, почти горбатый, с руками-лапами, свисающими до земли, весь в колючей шерсти, гуль походил на жутковатый гибрид волка и собакоголовой обезьяны. В разинутой пасти торчали желтые клыки. На грудь текла слюна: липкая, похожая на гной. Бессмысленно моргали подслеповатые, заплывшие слизью глазки. Зрение гулю заменял нюх. Антисов он не боялся, верней, по природной тупости не замечал их присутствия. От паука не пахло съедобным, а сияние ангела скорее раздражало гуля, привыкшего к темноте, чем страшило.

– Ах ты, пакость…

Папа Лусэро присел для броска. В иное время лидер-антис расы Вехден и не заметил бы гуля – мелочь, дрянь. В крайнем случае, угрожай хищник безопасности галактических трасс – прихлопнул бы походя, словно комара, угодившего в силки паутины. Но сейчас, всё еще кипя от разговоров про силу и слабость, Папа рад был оторваться на ком угодно. Выместить обиду, спустить пар – гигантский паук сорвался с места, набирая скорость.

– Папа! Стой, дурак!

Простой оклик не удержал бы антиса. Понимая это лучше многих, хорошо знаком с дурным характером карлика, Тумидус добавил оскорбительное «дурак». Легат вскочил на ноги, видя, как Папа, взрывая песок, боком уходит в вираж – иначе антису было не остановиться. Вверху, недоумевая, качалось ослепительно-голубое пламя – голова ангела Рахили. Время вышло, долгие объяснения могли сорвать замысел. Идея не до конца оформилась в мозгу Гая Октавиана Тумидуса, причины и следствия толкались, занимая места, отведенные им логикой, а фитиль в заднице уже горел, и глотка, луженая глотка десантуры взрывалась приказом:

– По коням!

Коллант взлетел в седла. Умение выйти в большое тело здесь трансформировалось в иные, странноватые на первый взгляд таланты. Даже маэстро Карл, невропаст отряда – человек, мягко говоря, пожилой – оказался на спине своей кобылы с ловкостью урожденного кочевника.

– В Кровь! Загоняйте его в Кровь!

Копыта сотрясли пустыню. Коллант шел облавной подковой, отжимая гуля от спасительного бархана. Мечи покинули ножны – цепь синих вспышек. Чудовище замешкалось, туго соображая: бежать или драться? Лязгнув клыками, гуль кинулся на ближайшего врага, которым оказалась Н'доли. Атака была уловкой, обманным финтом – увернувшись от кривого клинка вудуни, гуль серой тенью проскочил под брюхом коня. Наверное, людоеду удалось бы уйти, но, обманув дочь Папы Лусэро, гуль с разгону нарвался на Папу. Жесткая паучья лапа сшибла беглеца с ног: забыв обиды, даже не догадываясь, что взбрело на ум бешеному легату, антис включился в охоту. Чуть дальше пылал свет, который числа – Рахиль, просчитав всё наперед, перекрыла гулю дорогу между барханами.

Наверное, это было смешно. Не будь Тумидус так занят, он оценил бы семейное сходство с отцом, наездником-клоуном. Цирк, комическое шоу: коллант, способный справиться с гулем без чужой помощи, при поддержке двух лидер-антисов, о чьих подвигах слагали легенды, гнал мелкую тварь, ополоумевшую от страха.

Богатыри охотились на зайца:

– В Кровь!

Ослепнув, оглохнув, захлебываясь ужасом, гуль выскочил на песок, пронизанный кровяными сосудами. Спасение явилось хищнику в виде свободного пространства. Оторвавшись от преследователей, замерших на границе Крови, гуль с разбегу проскочил довольно далеко, прежде чем Кровь занялась им. Антис, флуктуация – пурпур, смешанный с золотом, не делал различий. Гуль взвизгнул, когда красное рванулось вверх по его лапам. Казалось, с хищника содрали шкуру, обнажив мясо и жилы. Жертву облепило давленым виноградом, в шерсти просверкивали золотые искры. Визг перерос в вой: трубный, безнадежный. Вертясь на одном месте, гуль бился, как в силках.

Сила, слабость; в случае с неразумным гулем это не играло роли. Кровь жрала флуктуацию без колебаний; если коллантариев Кровь не замечала, а с антисами скорее заигрывала убийственным образом, то в уничтожении гуля было что-то равнодушное, безусловное, как корчи лабораторной крысы, угодившей в чан с концентрированной кислотой.