Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Латимер не меняет свой никуда не годный текст рекламы по несколько недель и начинает хоть как-то суетиться только под давлением Чарлза, при этом страшно злясь на меня, понимает, что к чему, – на это у него мозгов хватает.

И ни малейшего интереса к работе, любой. Большего лодыря в Лондоне и окрестностях поискать надо. Рабочий день себе установил с двенадцати до четырех при двухчасовом перерыве на ланч и трех сокращенных рабочих днях в неделю. Раньше одиннадцати Латимер в офисе не появляется, и никто никогда не видел, чтобы он хотя бы раз задержался на работе. При этом всегда ищет и находит повод, чтобы прийти в офис к ланчу или уйти сразу после него. Вот с каким человеком мне приходится делить руководство «Агентством».

Мало того, что он лодырь, так и к нашей работе совершенно не способен. Вы просите его написать рекламу нового товара, а он моментально переделывает что-нибудь из своей старой писанины, и вот, пожалуйста, работа готова. При этом без стеснения заимствует все, что углядит в какой-нибудь газете. Однажды увидел рекламу, начинающуюся словами «а теперь», – я ее тоже помню, неплохой текст, о детской коляске, кажется, – так он с тех пор вставляет это «а теперь» всюду, где только может: и для бижутерии Энрикеса (из-за этого бизнесмен чуть не отказался от наших услуг), и для «Флукицида», и для остального. Ни на что больше Латимер не способен. Это «а теперь» стало в офисе предметом постоянных шуток у нашей секретарши мисс Уиндэм (славная, в общем, девушка, только немного со странностями) и художника Томаса. Они по этому поводу неплохо изощряются.

Не скрою, лень и бездарность коллеги Латимера меня откровенно раздражают. Я никогда не рассчитывал, что мы станем большими друзьями, это было невозможно по многим причинам. Во-первых, разница в уровне образования – Латимер если пять классов закончил, и то хорошо, но я, зная его обидчивость, стараюсь это не подчеркивать, – а во-вторых, круг общения у нас разный.

Человек я, должен признаться, вспыльчивый. Быстро завожусь – иногда по пустякам, зато быстро успокаиваюсь. Но с Николасом всегда стараюсь вести себя дружелюбно, хотя у нас нет и не может быть ничего общего. Его глупые замечания меня постоянно раздражают – терпеть дурака рядом большое испытание, но я стараюсь сдерживаться и даже нахожу возможность пошутить. Временами я бываю резок, что верно, то верно, но не злобен и всегда готов простить обидчика и пожать руку.

Чего не скажешь о Николасе Латимере. Ни в коей мере. Я склонен думать, что его больше раздражает моя отходчивость: я через несколько секунд после вспышки снова становлюсь веселым и веду себя так, как будто ничего не случилось. Тут такое дело: я с кем-нибудь сильно поссорюсь, он мне скажет что-нибудь неприятное, я в ответ, но потом мы опять добрые друзья, дуться – это не по мне, плохо отражается на пищеварении.

Для Николаса же затаить обиду первое дело. Я не удивлюсь, если он задумал какую-нибудь гадость. Это вполне вероятно. Наверное, не может забыть обиду, когда я ему однажды сказал, не помню по какому поводу, что не надо учить ученого. У него тогда все лицо пошло пятнами.

Стоит упомянуть и его внешность. Я считаю, что у каждого есть возможность поддерживать физическую форму. Если человек пренебрегает даже прогулками и простейшими упражнениями, это непременно отражается на его душевном состоянии. Николас Латимер, наверное, в своей жизни не прошел и лишнего ярда, если этого можно было избежать, а принять участие в какой-нибудь спортивной игре ему и в голову не приходило. Результат не заставил себя ждать. Он и прежде, наверное, не мог похвастаться спортивным телосложением, а теперь просто заплыл жиром, будем называть вещи своими именами. Лицо одутловатое, нездорового цвета, с тремя подбородками. Склонен предполагать, что состояние его печени оставляет желать лучшего, отсюда и сонливость. Каждый день после ланча он буквально клюет носом за столом у себя в кабинете. А ведь казался вполне приятным молодым человеком и одевался весьма прилично. Насчет того, что он казался приятным, это я так, лично у меня слащавые брюнеты никогда восторга не вызывали. Но это было давно, а сейчас, как я уже заметил, Латимер неопрятный толстяк. Хоть бы усы отрастил, чтобы прикрыть дряблый рот.

Думаю, любой согласится, что с таким человеком поладить очень трудно. Ленивый бездельник, бездарный и глупый. К этому следует добавить злопамятность и неприятный вид. Вот вам, пожалуйста, полный набор. Наверное, можно было бы со всем этим как-то примириться, будь у него хоть капля чувства юмора. Вот меня, например, без конца тянет пошутить и от души посмеяться, с этим намного легче жить, но, если вы попробуете пошутить с Николасом, он посмотрит на вас, как на спятившего. Для него надо обязательно пояснить, что это шутка, а потом повторить медленно, с несколькими паузами. Вот тогда, может быть, до него дойдет.

Должен заметить, у Николаса Латимера ни одна моя шутка смеха не вызвала. Он вообще злится, когда я улыбаюсь, а если пошутить над его рекламными текстами, так это воспринимается как кощунство со всеми вытекающими последствиями. Конечно, у меня тогда возникает желание еще сильнее поиздеваться над его писаниной.

Поверьте мне, работать в такой обстановке – тоска смертная. Другой мой коллега, Сэнди Барраклаф, тоже без чувства юмора, такой же сухарь. А ведь рекламный агент просто обязан иметь чувство юмора, без этого он никто. Достоин жалости человек, не способный относиться к себе с иронией. Вспомните лучшие рекламные кампании, там же юмор бьет через край.

Вот так, одно за другое, постепенно наши отношения накалились до предела, а сегодня случился взрыв.

Но прежде чем описать инцидент, когда Николас попытался меня убить, я должен сказать несколько слов о Барраклафе.

Это сухой педант, молчун. О чем он думает, никому не известно. Обычно таких люди принимают за умников. Но Сэнди Барраклафу совершенно наплевать, за кого его принимают, потому что он зациклен на работе, и если говорит о чем-то, то только о ней.

Этот человек поражает своей правильностью. Может просидеть десять часов за работой. Назвать это увлечением язык не поворачивается. Нет, это что-то другое. Что – я понятия не имею. Но определенно этому есть причина, потому что проживать так скучно и безрадостно жизнь вряд ли кто станет. Подумать только, ни единой улыбки, ни единой попытки хотя бы однажды расслабиться, забросить ко всем чертям работу и повести себя, как все нормальные люди. Так нет же, он медленно тащится в гору по узкой тропинке, не осознавая, сколько в мире существует приятных развлечений. Просто непостижимо.

Я не думаю, что это от недостатка ума. Он достаточно умен. И это не эгоизм, потому что Барраклаф лишает удовольствия только себя, но другим не препятствует, если только они не мешают его занятиям.

Быть может, все это у него от любви к деньгам. Он шотландец и потому знает им цену. Во всяком случае, о деньгах он всегда говорит с огромным почтением.

Когда мы открыли «Агентство», Барраклаф сразу установил контроль над финансами, а кто управляет деньгами, тот и хозяин. Латимер думает, что хозяин он, раз ему доверили работу над рекламой, но на самом деле за рулем «Агентства» сидит Барраклаф. Куда этот человек повернет, туда и поедем. Но я не против, потому что в бухгалтерии не разбираюсь. В школе по математике едва дотягивал до тройки. Писать рекламные тексты тоже бы не взялся. Общаться с людьми и заводить знакомства – вот моя стихия. Деньгами пусть занимается Барраклаф, раз у него получается. Я надеялся, что Латимер тоже чего-то стоит, но ошибся. Вот такие дела.