Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

– Можете вспомнить еще что-нибудь из того, о чем вы говорили?

– Поговорили мы о клубе «Плейбой», поскольку я оттуда увольнялась. Квартиру я уже купила и теперь подумывала получить образование. Правда, при ее отношении к религии у меня язык не повернулся признать, что я вижу себя в богословии. Немного коснулись политики. Мы обе желали победы Вильсону. А еще я посетовала, что никак не могу найти своего Единственного. Мне уже было за тридцать. Таких в то время считали старыми девами. Перед расставанием я ей напомнила: не забывай, что в моей квартире для тебя всегда найдется свободная комната. И место для детской кроватки».

На глаза Уны опять набежали слезы, которые каплями стекали по щекам. Она взяла салфетку и прижала ее к лицу.

– Простите. Сорок лет прошло, а как будто вчера было. Покойные – они ведь не исчезают. Кабы исчезали, живым было бы легче. Я отчетливо ее вижу. Поднимись она сейчас по этим ступеням, какой-то уголок моего сознания совсем бы не удивился. Она была такой живой. И чтобы она исчезла вот так, без следа…

Робин молчала, пока Уна не вытерла насухо лицо, а потом спросила:

– Что вы можете вспомнить о том, как договаривались с ней о встрече на одиннадцатое число?

– Она мне позвонила, попросила о встрече в том же месте в то же время. Да, говорю, я с радостью. Но что-то меня резануло в ее тоне. «Все в порядке?» – спрашиваю. А она отвечает: «Мне нужен твой совет. Может, я, конечно, схожу с ума. Может, об этом и говорить не следует, но я могу довериться только тебе одной».

Страйк и Робин переглянулись.

– Разве это нигде не зафиксировано?

– Нет, – ответил Страйк.

– Нет, – подтвердила Уна и в первый раз вспыхнула гневом. – Что ж, этого следовало ожидать.

– Это почему же? – спросила Робин.

– Да потому, что Тэлбот был не в себе, – сказала Уна. – Я поняла это в первые пять минут допроса. Позвонила Рою и говорю: «От этого человека толку не будет. Подай жалобу, потребуй замены следователя». Он не сделал ни того ни другого, а если и сделал, то вхолостую. А Лоусон, – продолжала Уна, – держал меня за дурочку зайцехвостую. Вероятно, думал, что я привираю, пытаюсь вызвать к себе интерес за счет исчезновения лучшей подруги. Марго Бамборо была мне больше сестрой, чем подругой, – с горячностью сказала Уна, – и единственный, с кем я говорила о ней без утайки, – это мой муж. За два дня до нашей свадьбы я его всего облила слезами, потому что Марго должна была бы присутствовать. Быть моей главной замужней свидетельницей.

– Вы хотя бы примерно представляете, о чем она хотела с вами посоветоваться? – спросила Робин.

– Нет, – ответила Уна. – Я потом часто думала: не связано ли это с ее исчезновением? А может, она насчет Роя хотела посоветоваться, но тогда почему она сказала, что об этом говорить не следует? Насчет Роя у нас уже был разговор, и я сказала ей открытым текстом, что она может переехать ко мне, причем вместе с дочкой. Потом мне другое пришло в голову: не связано ли это с кем-нибудь из пациентов, ведь она, как я уже говорила, истово соблюдала врачебную тайну. Как бы то ни было, одиннадцатого числа под дождем пришла я к этому пабу. Пришла рано и решила взглянуть на церковь там через дорогу, на большую…

– Подождите! – резко остановил ее Страйк. – Какое на вас было пальто?

Уну, похоже, не удивил этот вопрос. Наоборот, она улыбнулась.

– Вы подумали о старике-могильщике, или кем он там служил? Которому пригрезилось, что туда заходит Марго? Говорила же им, что это я была, – сказала Уна. – И ходила тогда в бежевом пальто – в пальто, а не в плаще. Волосы у меня были темнее, чем у Марго, но такой же длины. Когда меня спросили, не могла ли Марго перед нашей встречей зайти в церковь, я сразу сказала «нет»: она этого не любила! А вот я как раз заходила! Это же я была!

– Зачем? – спросил Страйк. – С какой целью вы туда пошли?

– Мне зов был, – просто ответила Уна.

Робин подавила улыбку, видя, что Страйк почти смущен этим ответом.

– Господь повелел мне вернуться, – объяснила Уна. – Я ведь посещала англиканские церкви, а сама думала: не в этом ли ответ? В католичестве я многого не могла для себя принять, но все равно почувствовала, что меня влечет к Нему.

– Как по-вашему, сколько времени вы провели в церкви? – спросила Робин, чтобы дать Страйку время прийти в себя.

– Минут пять или около того. Прочла короткую молитву. Попросила меня направить. Затем перешла через дорогу и оказалась в пабе. Перед тем как позвонить Рою, я битый час выжидала. Сперва решила, что ее задержал пациент. Потом думаю: не иначе как она забыла. Но когда я позвонила ей домой, Рой сказал, что ее нет. Разговаривал он со мной довольно резко. Ну, думаю, опять поссорились. Возможно, Марго огрызнулась. Возможно, приду я домой, а там у порога Марго с дочуркой. Помчалась домой, да только ее там не было. В девять вечера перезвонил Рой: узнать, не прорезалась ли Марго. Вот тогда-то я всерьез занервничала. Он сказал, что собирается звонить в полицию. Остальное вы знаете, – тихо сказала Уна. – Это было как ночной кошмар. На что-то надеешься, а надежды тают. Потеряла память. Сбита машиной и лежит где-то без сознания. Сбежала неизвестно куда, чтобы подумать. Но на самом деле я знала. Она бы никогда не ушла без своей доченьки и никогда бы не ушла, не сообщив мне. Я знала, что ее уже нет в живых. Полиция с самого начала решила, что это дело рук Эссекского Мясника, но я…

– Но вы?… – мягко поторопила Робин.

– Но я-то все время думала: в ее жизни вновь появился Пол Сетчуэлл – и через три недели она исчезает без следа. Я знаю, у него есть алиби, пусть даже хилое, и все дружки-эстеты встали за него стеной. Ведь подсказывала я и Тэлботу, и Лоусону: спросите о его подушечной фантазии. Вытяните из него, что она означает, подушечная фантазия, разоблачением которой припугнула его Марго. Это внесено в полицейское досье? – Она перевела взгляд на Страйка. – Хоть кто-нибудь спросил Сетчуэлла о подушечной фантазии?

– Нет, – медленно ответил Страйк. – Думаю, что нет.

Спустя три вечера Страйк сидел в своем «БМВ» рядом с непримечательным домом в Стоук-Ньюингтоне. Расследование дела Жука продолжалось уже пятый месяц, но до сих пор не принесло никаких результатов. Беспокойные члены попечительского совета, подозревавшие, что их генерального директора шантажирует честолюбивый Жук, грозно выражали свое недовольство и явно подумывали о том, чтобы передать это дело кому-нибудь другому.

Даже после того, как Хатчинс, которому удалось подружиться с фигурантом в стрелковом клубе, накачал его джином, Жук не выболтал ничего лишнего о своей предполагаемой власти над боссом, так что пришло время, решил Страйк, установить наблюдение за самим БЖ – Боссом Жука. Оставалась лишь зыбкая возможность, что генеральный директор, пухлый мужчина в костюме в тонкую полосочку и с лысиной, похожей на монашескую тонзуру, все еще совершает нечто предосудительное, в чем уличил его Жук и тем самым обеспечил себе повышение, не обусловленное ни послужным списком, ни личными достоинствами.