Пастыри чудовищ. Книга 2 - Елена Владимировна Кисель

ртов, радужные осколки разлетающегося окна — на следующем полотне. Привалился к стене почтенный старичок — наверное, это он рассыпал пряники. Кто-то пытается ударить магией, кто-то поскользнулся, его смяли, валяется чей-то измочаленный веночек, маленький…

Оскаленные когти, ленточки под ногами, пятна на мостовой, тела, дикая круговерть осколков и тел…

И в центре этой круговерти — девочка с протянутой рукой, хотя какая девочка — посланник богов, неземное существо, озаренное неместным светом. Кудри расплавленным золотом текут на плечи. В глазах — синь неведомых озер, и васильков, и тех звезд, что загораются над небосклоном летом особенно ярко. Алые губки приоткрыты — должно быть, шепчет что-то вроде: «Спать, спать, спать, сейчас я спою вам колыбельную». Щечки бледны, и на личике застыло слегка отстраненное выражение.

Будто не она стоит в воронке боли и ужаса, будто вокруг нет кричащих, мечущихся людей. Будто это не перед ней замерли на мостовой две огромные твари (медовые шкуры выпачканы в кровь), распластались в раболепных позах, готовы выполнить всё, всё, всё. Готовы с радостью идти туда, куда укажет детский шепот.

Мне всегда нравились ангелы на картинках — будь то посланницы Целительницы в серебристых одеждах или светлые мужи, сходившие с Небес, от Единого. Но при взгляде на этого ангела меня продрал по коже мороз — почему? Наверняка ведь полотно было призвано вызывать дрожь иного рода — благоговение, комок в горле, перехват дыхания от восторга перед посланницей неба… не это противное ощущение чуждости.

Арделл замирала у каждой картины и, кажется, интересовалась больше фоном, а не первым планом. Поднялась на цыпочки, чтобы рассмотреть перекосившуюся вывеску над какой-то лавкой. Склонила голову, уставившись на скрюченную оливу, видневшуюся с краю другого изображения. От картины к картине, словно ступая по той, давней улице, добрела до центра, подняла голову и вздрогнула.

Показалось: сейчас она заслонится, отвернется от чересчур уж синих глаз. Но нет, Арделл стояла, смотрела, только лицо ее было необычайно печальным. Бледная, трагическая маска, ресницы опущены и чуть нахмурены брови, на каштановых волосах словно играют отблески золотого света с картины, и она сама — будто бы часть картины: поднимет руку, шагнет и провалится в тот день, в тот мир…

И картина станет совершенной, и смотреть на нее можно будет до бесконечности.

— Ах, мне кажется, стук, конечно же, это Виолетта, моя подруга, она вышивает и всегда, всегда является не вовремя, я на секунду, на секундочку, дорогуша, мы ведь еще не закончили, я непременно должна еще многое написать!

Волшебство развеялось. Голос художницы звучал уже за стенкой, она удалялась к выходу. Арделл тихо вздохнула, потирая лоб.

— Прямо ангел из книжки, — сказал я, кивая на центральное полотно. — Если все они увидели там что-то подобное — становится понятно то, что творится на улицах.

— Иногда ангелов видят там, где их нет, — отозвалась Арделл, усмехаясь со своей обычной невыносимостью. — Нам, пожалуй, пора. Есть еще кое-что, что мне хотелось бы увидеть.

К счастью, попрощаться с художницей удалось почти сразу, хотя Арделл и здесь не удержалась от проявления натуры. Обещание «Конечно, мой спутник зайдет, чтобы вы могли сделать свой эскиз» ухудшило мое настроение еще на порядок.

— Почему вам было и в самом деле не взять с собой вашего «клыка»? — буркнул я, когда мы наконец оказались на улице. — Была бы более подходящая натура. Ах да, он ведь еще не расстается с блокнотом. Свели бы двух художников, почему нет?

Арделл покосилась удивленно, потом тихонько засмеялась. Отвесила торжественный поклон в сторону жреца в серой хламиде, который преклонил колени на углу, перед какой-то очередной статуей (скрежет зубов Крысолова отдался в переулке довольно явственно) и взяла курс на оживленные улицы.

— А мне оставалось бы сидеть и надеяться, что Нэйш не начнет ее просвещать по поводу бабочек. Или не начнет пояснять, что у него в альбоме. В лучшем случае — она кинулась бы писать с него портрет тут же, и мои вопросы оказались бы забыты. Рихард вообще странно действует на неподготовленных к нему людей.

Как будто на подготовленных людей этот тип действует менее странно. Интересно, что должно твориться в голове, чтобы взять в свою группу… не хватает слова, чтобы описать, только пальцы сжимаются непроизвольно.

«Женщины любят красивые цацки», — высшая мудрость от того же Лортена. Чушь, разве можно настолько повестись на оболочку, чтобы раз за разом сносить все его выходки? А если нет — что у нее с ним может быть общего?

Разве что невыносимость.

Площадь Явления не заслуживала этого названия. Три в меру широкие улицы сходились к площадке у местного Дома Каналов. На этой-то площадке, заполненной бульканьем текущей в разные стороны воды, все и произошло.

От полусонных домов шёл холод — зимний, застарелый. Дом Каналов в полуденном мареве плыл зеленым, поблескивала витая бронзовая ограда вокруг дома, и чем ближе к нему, тем явственнее становилось гудение воды под медными оковами: каналы отходили от дома причудливыми дорожками, разбегались по улицам и улочкам.

Чахла искривленная олива, тоже обнесенная зачем-то оградой, и надрывал голос очередной пророк: «Вернулся! Он вернулся! Он явит себя на Луну Мастера!» Пророк устроился в тени памятника в центре площадки: медный малыш лет четырех, кучерявый и пухлый, стоял на постаменте из трёх (почему трёх?) переплетенных поверженных алапардов.

— Что-то мелковат, — усомнился я. — И толстоват. Судя по виду этих алапардов, он здорово на них давит. Нет?

Варгиня пожала плечами.

— Никто не знает, сколько лет Ребенку из Энкера было на самом деле. Кто-то предполагает, что четыре. А кто-то — что десять. И это не говоря уж о том, что описания внешности тоже сильно различаются… Ага, вот.

Бормоча что-то, она начала отмерять шаги, двигаясь при этом назад по улице. Задержалась возле оливы. Пристально вгляделась в какой-то обветшавший дом. Подошла к другому — провела пальцами по щербинам, наверное, оставшимся с того самого времени.

— Где-то здесь, — пробормотала она. — Ирма с матерью оказались примерно вот тут, видели эту площадку отсюда, если судить по картинам. Алапарды гнали народ по двум улицам. Их было двое. Двое…

Быстрым шагом она вернулась на площадку, окинула взглядом улицы, сходящиеся в идеальную ловушку. Потом направилась к дому Каналов. По когда-то белым камням, теперь перемазанным алой краской — в память о том дне.

За бронзовой оградой с завитушками раскинулся цветник — наверное, чтобы смягчить мрачность темно-зеленого здания. Края клумб были засыпаны мелкими, блестящими камешками. Некоторые лежали на мостовой.

— …а он, наверное, стоял здесь, — закончила Арделл, отвернулась от ограды и взглянула