Дневники матери - Сью Клиболд

Я услышала, как открылась передняя дверь.

— Дил? — позвала я в темноту.

— Пока! — вот и все, что я услышала.

В 2001 году, в День святого Валентина, почти через два года после участия Дилана в бойне в школе Колумбайн Хай, у меня нашли рак груди.

Некоторым образом я не была удивлена. Знаете эти костюмы на Хэллоуин, когда кажется, что рукоятка топора торчит прямо из вашей груди? Так я себя чувствовала все время. Ваше сердце там, где вы носите и растите своего ребенка, а на моем лежал тяжкий груз. Моего сына больше не было, и четырнадцать человек погибли из-за него. В том, что это принесет сопутствующий урон, был определенный смысл.

Страх смерти постоянно преследовал меня с самого детства, и я испытала его усиленную версию после того, как мне поставили диагноз. Он наложился на и так уже зашкаливающий уровень тревожности. Через несколько дней Том повел меня в наш любимый китайский ресторанчик неподалеку от дома. В конце обеда, когда я разломила свое печенье с предсказанием судьбы, внутри ничего не было.

Онколог занимался мной, взвесив все «за» и «против». Поскольку они обнаружили рак на ранней стадии и опухоль была маленькой, она решила, что можно обойтись только лучевой терапией и избежать химиотерапии. Из-за постоянных проблем с желудком, связанных с горем и тревожностью после трагедии, я и так уже потеряла двадцать пять фунтов и не могла терять вес дальше. Горе и вина полностью подорвали мои физические и эмоциональные ресурсы. Я должна была пройти лечение, но невысказанная правда повисла между нами. Я была так истощена и измождена, что не выглядела как человек, который может пережить курс агрессивной химиотерапии. Я решила ее не делать.

В нашей округе была программа поддержки больных раком Сьюзен. Г. Комен. После того, как вам ставили диагноз, к вам домой приходил человек, переживший рак груди, чтобы обо всем рассказать и поддержать вас. (У Американского фонда предотвращения самоубийств есть подобная программа для тех, кто пережил самоубийство близкого человека, которая называется Программой по оказанию помощи пережившим самоубийство близких. Сейчас я являюсь главой местного отделения и работаю над тем, чтобы эта программа начала работать в Колорадо). Когда я прочитала информацию о группе поддержки для больных раком груди, которую принес мне волонтер, я только покачала головой. Мне была нужна группа поддержки, это точно, но не из-за рака.

Облучение вызывает усталость и физический дискомфорт, но я ко всему этому уже привыкла. С помощью родных, друзей и великолепной команды врачей я прошла через курс лечения. После последнего сеанса облучения персонал клиники подарил мне подписанную ими открытку. Похоже, такой дар получал каждый пациент, но их жест просто потряс меня, и я сбежала в безопасное убежище — свою машину, — чтобы поплакать.

Я не знала, почему я плачу. Может быть потому, что было так хорошо, когда о тебе заботятся. Или потому, что окончание лечения означало, что я должна вернуться к постоянному оплакиванию Дилана и попыткам понять то, что он сделал.

Забавно, что больше мне нечего сказать о том, как я пережила рак. Конечно, я не осталась бесстрастной или равнодушной, когда все это случилось со мной. Болезнь была излечима, и я с благодарностью приняла лечение. Но после того, как я выздоровела, я поняла, что ошибалась в той записи в дневнике, с которой начинается эта глава: я не хотела умереть.

Том часто говорил, что хотел бы, чтобы Дилан нас тоже убил или чтобы мы вообще не родились. Я молилась о том, чтобы умереть во сне, тихо уйти от муки пробуждения и понимания того, что все это не было ужасным ночным кошмаром. Сидя в транспорте, я воображала, как у меня появляется возможность отдать жизнь вместо людей, погибших в школе, или мне дается шанс спасти много других. Смерть виделась избавлением, а смерть ради того, чтобы жили другие, давала цель моей жалкой жизни.

То, что я пережила рак груди, помогло мне увидеть то, что, наверное, должны понимать мы все: жизнь — это дар. Моя задача — это найти способ отдать должное этому дару.

Те, кому пришлось пережить большое горе, хорошо знают, что второй год после трагедии чаще оказывается хуже первого. В первый год ты пытаешься приспособиться к новым страдания и пережить эти дни. Но именно во второй год ты начинаешь понимать, что больше не видишь берега. Впереди и сзади остается только пустота, огромная пустыня одиночества простирается везде, куда ни посмотри. Тогда ты понимаешь, что это навсегда. Возвращения назад не будет.

Мое горе усиливалось мучением от того, что я знала: многие семьи страдают так же, как я, из-за того, что сделал мой сын. Образ Дилана, ненавидящего всех и вся и переполненного ярость, противоречил моим собственным воспоминаниям о веселом ребенке, которого я так любила. В некоторые дни я чувствовала, как внутри меня разгорается настоящая война.

Мне помогли несколько вещей. Я еще не могла рисовать, но иногда, лежа в кровати, представляла себе, что я рисую. Если конкретно, то я представляла, как рисую деревья.

Я всегда любила деревья. Меня вдохновляли их сила и характер — все эти вмятины, шрамы и дупла, знаки того, что они перенесли столько боли и продолжают жить, — и их щедрость — то, как они безропотно дают тень и кислород, пищу, кров и топливо. Деревья одновременно глубоко сидят в земле и устремлены в воздух; они никогда не перестают расти. Для меня они ощущались как друзья, и мысль о том, что я их рисую, давала моему мозгу безопасное и удобное место, чтобы отдохнуть, хотя я все еще не могла коснуться карандашом бумаги.

Но на самом деле, я не могла бы снова стать единым целом, как бы мне этого ни хотелось, пока не нашла две питательные среды, необходимые многим, пережившим потерю близкого родственника. Во-первых, я нашла свое сообщество, а во-вторых — способ быть ему полезным.

Не прошло еще и трех месяцев после стрельбы, как моя начальница отправила меня на большую региональную конференцию для специалистов по реабилитации. Я спорила по поводу того, стоит ли мне ехать: хотя я стала чувствовать себя немного лучше среди своих коллег, но вовсе не была уверена, что готова выйти в большой мир. В конечном счете мне пришлось попросить организаторов держать мой бейдж с именем под стойкой регистрации, пока я не обращусь к ним, чтобы получить его. К тому времени такие предосторожности стали частью моей жизни.