Дневники матери - Сью Клиболд

Большинство собравшихся на мероприятии не знали о том, что есть проблемы или, как я, недооценивали их серьезность. Наше первое понимание того, что все пошло совсем плохо, разрушило наши жизни в один момент, ставший катастрофой, с которой уже ничего нельзя сделать. Даже профессионалы не всегда понимают, что имеют дело с вопросами жизни и смерти. Одна женщина, психолог по профессии, рассказывала, как потеряла своего сына. Уважаемый, хорошо подготовленный специалист, она знала, как поступать правильно, но о самоубийстве никогда не думала. (Из всех этих история мы не должны делать вывод о том, что самоубийство приходит без предупреждения; мы просто не всегда распознаем то поведение, которое указывает на риски).

Другие люди прекрасно знали о грозящей опасности, но не смогли помочь. Сын еще одной женщины много раз лежал в больнице из-за биполярного расстройства. После того, как его выписали, он продолжал лечение. Более того, он встречался с пастором и своим психиатром в тот день, когда застрелил свою подругу и покончил с собой.

Эти истории заставили меня понять серьезность врага, с которым мы боролись. К тому времени, когда мы сели за стол на том первом собрании, я полностью осознала три вещи.

Первое: предупреждение самоубийства — это не только любить кого-то и говорить ему об этом. Всей глубины моей любви было недостаточно, чтобы спасти Дилана и его жертв, и передо мной был целый зал людей, которые могли сказать то же самое.

Второе: многие из нас считали, что нет никаких признаков того, что может случиться беда, мы просто не могли распознать то, что указывало на потенциальный риск. Во многих случаях мы даже не знали, что есть причины тревожиться.

Третье: я узнала, что, несмотря на то, что существуют эффективные способ вмешаться в течение депрессии или другие факторы, повышающие риск самоубийства, мы не можем полностью полагаться на их действенность. Я долго колебалась, стоит ли писать об этом, опасаясь, что это обескуражит людей, которые нуждаются в помощи, и они просто не станут за ней обращаться. Но многие люди, с которыми я познакомилась в тот день, пытались помочь своим близким в борьбе с длительной или недавно появившейся болезнью. Они прошли через недели, месяцы, годы, а иногда даже десятилетия терапии, через курсы медикаментозного или альтернативного лечения, через госпитализации. У некоторых из них все закончилось хорошо, но у других — нет. Многие жили, боясь чего-то еще, или выдерживали ежедневное сражение со своими собственными мыслями о самоубийстве.

Мне рассказывали о том, какая большая проблема — найти место в хорошей больнице (причем, не существует единого мнения о том, является ли госпитализация лучшим способом лечения суицидальных наклонностей, некоторые современные исследования показывают, что это совсем не так), плохой подготовке персонала отделений скорой помощи в области заболеваний мозга или о том, что в больнице часто не принимают во внимание уровень риска для больного после выписки. Из этого всего я впервые поняла, что обеспечить безопасное и адекватное лечение для находящегося в опасности человека — трудная задача.

Первое мероприятие группы по предупреждению самоубийств стало началом новой эры. Проблема, с которой мы пытались бороться, была очень многогранной и чрезвычайно сложной. Чтобы что-то изменить, надо было сделать очень многое.

Для большинства людей в этом не было ничего особенного: я сидела за регистрационной стойкой на конференции, организованной Союзом по предупреждению самоубийств Колорадо, приветствуя прибывающих и отыскивая их бейджи, как это делала Селия два года назад. Вся разница была в том, что на мне был мой собственный бейдж с цветной наклейкой, указывающей на то, что мой ребенок покончил с собой. Когда я села на свое место за стойкой этим утром, мое сердце просто выскакивало из груди. Не налетят ли на меня журналисты? Не поймет ли кто-нибудь из участников, кто я такая, и не плюнет ли мне в лицо?

Я приветствовала участников конференции, отвечала на вопросы о том, кто будет выступать, показывала, где находятся туалеты, но никто ничего не говорил, только иногда мне выражали соболезнования по поводу моей утраты.

После этого переломного дня я начала всерьез заниматься мероприятиями, связанными с предупреждением самоубийств и насилия. Я сидела на регистрации и раздавала программки. Я присоединялась к тысячам других на демонстрациях, чтобы собрать деньги для программ по предупреждению самоубийств. Я отвозила докладчиков из ресторана в гостиницу, паковала предметы для негласных аукционов, собирала отпечатанные брошюры. Я говорила с людьми, я обнимала их, я слушала.

Последние сведения из Центра по контролю заболеваемости показывают, что самоубийство находится в первой десятке причин смерти в Соединенных Штатах и стоит сразу после таких разрушительных заболеваний как диабет, болезнь Альцгеймера и проблемы с почками. Но когда заходит речь о финансировании исследований, предупреждение самоубийств оказывается в самом конце, возможно, из-за ошибочного, но очень распространенного мифа о том, что суицид — это личный выбор самого человека, а не болезнь. Финансирование профилактики самоубийств по большей части осуществляют семьи, столкнувшиеся с этой проблемой, которые, чтобы избавиться от своей скорби и беспомощности, занимаются волонтерской деятельностью и оказывают финансовую поддержку. Как и другие некоммерческие проекты, организациям по предупреждению самоубийств часто не хватает денег и персонала, и я быстро выяснила, что человек с моими организаторскими способностями может быть очень полезен. Впервые за долгое время я чувствовала, что могу сделать какой-то вклад.

Мои мотивы не были полностью альтруистическими. Быть частью группы, работать плечом к плечу для достижения общей цели было подарком, который я дарила сама себе. Даже если я не могла официально посещать группу поддержки, я могла держать связь с другими, пережившими такую же потерю, и сделать хорошую конференцию еще лучше. Быть так глубоко связанной с делом было и привилегией, и благословением. У меня было много работ и увлечений, которыми я просто болела. Как специалист по обучению чтению я учила детей читать и помогала взрослым студентам с особыми потребностями приспособиться к учебе в колледже. Но моя работа по предупреждению самоубийств ощущалась как подлинный зов сердца, дорога из тьмы, путь к нормальной жизни.

В течение многих лет работы с людьми с ограниченными возможностями я замечала, что их огромная потеря часто приносит им такие глубокие чувства как благодарность к жизни, радость и возможность жить настоящим, каких часто не бывает у людей, которых не коснулось горе. То же самое я чувствовала среди людей, переживших самоубийство близких. Мы много плакали, но и умели смеяться.

Кто-то скажет: «Вы не можете плакать и смеяться одновременно». Смех, как я обнаружила, помогал мне откалибровать свой внутренний гироскоп, который так сильно расшатался. Я начала искать повторы телесериала «Сайнфелд», смотреть комедийное шоу «Так, чья же это реплика?» и фильмы, над которыми я смеялась до упаду, вроде пародии на спагетти-вестерны «Меня зовут Троица». Я читала юмористические книги Эрмы Бомбек, Дейва Барри и Билла Брайсона. Я слушала таких музыкальных пародистов, как «Странный» Эл Янкович и П. Д. К. Бах, а также во время поездок на работу и обратно — комедийное шоу по радио. Комедии тоже стали чем-то вроде сообщества, так как самые лучшие из них приходят на место трагедии. Некоторые из комиков, которые мне больше всех нравились, например, Мэрайя Бэмфорд и Роб Делани, открыто говорили о своей собственной борьбе с заболеваниями мозга.