Дневники матери - Сью Клиболд

У других переживших самоубийство близкого человека я научилась проявлять сострадание и к тем, кто меня осуждал.

Однажды мне передали, что одна коллега сказала: «Даже не говорите мне, что мать может не знать, что ее сын занимается чем-то вроде этого». Было больно, потому что с этой женщиной у нас были вполне дружеские отношения. Когда я обнаружила, что она считает, что я знала о планах Дилана, что стояла в стороне и наблюдала, пока он планировал убийства других людей и свое самоубийство, это выбило у меня из-под ног опору, совсем как после смерти Дилана.

Я никак не могла перестать думать об этих словах и упомянула о них одной женщине, пережившей самоубийство ребенка задолго до меня. Она кивнула:

— Раньше я думала: «Если бы это все случилось у тебя в семье, ты бы никого не осуждала. Пусть жизнь даст тебе возможность понять, какую глупую и жестокую вещь ты сказала».

Когда я услышала это из ее уст, то была немного шокирована. Я всегда видела потрясающую щедрость и доброту этой женщины.

Она продолжала:

— Конечно, этого я никому не пожелала бы. В любом случае, они просто пытаются убедить себя, что ничего подобного с ними никогда не случится.

Мы были на парковке, и она показала на коробку с брошюрами о предупреждении самоубийств, стоящую на переднем сидении моей машины.

— Невежество — это как раз то, против чего мы должны бороться, правильно? — сказала она, кивая на коробку головой. — Господи, я тоже никогда не думала, что со мной такое может случится.

Ее слова помогли мне понять, почему среди людей, близкие которых покончили с собой, я чувствовала себя как дома. Это массовое движение, состоящее из обычных матерей и отцов, жен и мужей, дочерей и сыновей. Мы жертвуем своим временем, потому что верим, что наши любимые не должны были умереть, и знаем из первых рук о том, что незнание может стать смертельным. Так появляется настоящая вера в то, что наша работа крайне необходима.

После смерти Дилана я развлекала себя сотнями различных фантазий о том, как какой-нибудь мой поступок сможет перевесить то, что он сделал. Наконец, так и получилось. Мне не нужно было умирать во время нападения террористов, чтобы спасти школьный автобус с детьми. Я могла написать информацию для веб-сайта, заполнить таблицу, пройти по залу, неся на блюде программки, забрать докладчика из аэропорта. Сообщество тех, чьи близкие покончили с собой, научило меня, что даже маленькие и простые дела могут спасать жизни.

Я читала все книги и статьи, которые попадали мне в руки. Я работала на конференциях, поэтому могла слушать докладчиков. Я мужественно боролась с научными статьями, которые находила в сети, даже когда предисловие к ним было единственной частью, которую я могла понять. Я смотрела вебинары, погружалась в образовательные ресурсы, просила лекторов переписать мне их презентации в PowerPoint, чтобы я была уверена, что ничего не пропустила. Я задавала так много вопросов, как могла.

В конце концов, сообщество тех, чьи близкие совершили самоубийство, помогло мне увидеть, что это поведение Дилана — а не мое — было ненормальным. Но в процессе этого понимания у меня уже появилась страсть к моей деятельности как активиста этого движения. То, что случилось с Диланом, было, можно сказать, выбросом, если оценивать величину, масштаб и редкость подобных событий. Но эта катастрофа была частью более обширной проблемы, о которой я даже не подозревала.

На каждой конференции я встречала людей, потерявших своих близких. Некоторые из них были из семей, где из поколения в поколение передавалась склонность к самоубийству, жестокость, пагубные привычки или другие заболевания мозга. Другие совсем не знали медицинской истории своей семьи. Многие потеряли нескольких близких родственников. Были и люди, сами пытавшиеся покончить с собой, они рассказывали свои истории, чтобы другие могли понять их опыт. Некоторые помогали тем, кто лишился близких, а другие каждый день и час боролись за то, чтобы те, кого они любят или лечат, остались жить. Нас всех объединял один и тот же девиз: «Может быть, для тех, кого мы потеряли, уже слишком поздно. Но, возможно, еще не поздно для других».

Даже найдя поддержку среди этих людей, я продолжала держаться особняком. Понимание смерти Дилана как самоубийства принесло мне некоторое успокоение, и я должна признать, что какая-то часть меня хотела бы на этом и остановиться. Но я никогда не была так глупа, чтобы обманывать себя тем, что Дилан — единственный, кто пострадал в тот день, когда он отнял у себя жизнь.

Еще долго после того, как я начала принимать депрессию Дилана и его желание покончить с собой, я сомневалась в реальности его жестокости. Я не узнавала человека, которого видела в бешенстве в «Подвальных лентах», это был незнакомец в теле моего сына. Этот человек, которого я вырастила в своем доме, ребенок, которому, как я считала, передала свои жизненные ценности, которого учила говорить «пожалуйста» и «спасибо» и крепко пожимать руку, убивал людей и даже хотел нанести еще больший вред.

Понимание его смерти как самоубийства было очень важным первым шагом. Но это было только начало.

Через четыре года после Колумбайн была назначена дата снятия показаний под присягой. В конце концов, безымянная угроза, висевшая над нами четыре горестных года, превратилась в дату на календаре.

Наши адвокаты объяснили, что в результате этой процедуры данные во внесудебном порядке показания становятся удостоверенными в своей подлинности, и истцы могут использовать ее, чтобы собрать информацию для своих исков, если эти иски перерастут в судебный процесс. Каждый из нас — я, Том и Харрисы — должны были провести целый день, отвечая на вопросы перед сплоченной группой родителей, потерявших своих детей. Мы будем сидеть лицом к лицу с горюющими родителями, детей которых убили Дилан и Эрик. Я буду видеть скорбь в их глазах и знать, что мой сын ответственен за эту скорбь. Эта мысль наполняла меня ужасом.

Я уже приготовилась к финансовому краху. Средства массовой информации изображали нас богатеями, отчасти из-за того, что мой дедушка был успешным бизнесменом. Но он оставил все свое имущество благотворительному фонду, а наш дом, который со снимков с воздуха, появившихся на телевидении, выглядел как огромное строение, постоянно нуждался в ремонте. Поэтому нам предстояло потерять свой дом и объявить себя банкротами. Что это было по сравнению с тем, что нам уже пришлось пережить?