Круг замкнулся - Джонатан Коу

— Значит, это уже наверняка? — говорил Майкл в трубку. — Цифра сто сорок шесть окончательная? — На другом конце линии прозвучал утвердительный ответ, и Майкл кивнул, явно довольный развитием событий. — Превосходно. Отлично. Мы сможем объявить об этом через пару недель, и полагаю, все пройдет достаточно гладко. Нет… разумеется, после Рождества. Сразу после.

Вскоре Майкл щелкнул крышкой мобильника, улыбнулся Клэр и, перегнувшись через стол, поцеловал ее.

— Хорошие новости? — спросила она, подливая ему кофе.

— Весьма удовлетворительные.

Она ждала продолжения, но вдаваться в детали Майкл не пожелал. Клэр это почему-то рассердило, но виду она не подала, и ее голос прозвучал вполне беззаботно, когда она спросила:

— Итак, сто сорок шесть, да? Миллионов? Он поднял голову от тарелки:

— М-м?

— Столько ты выручишь… за продажу солихаллской недвижимости?

— А… — Он рассмеялся и помотал головой: — Нет. Ничего подобного.

— Не увиливай, такой будет твоя рождественская премия, верно?

Майкл опять рассмеялся — абсолютно непринужденно. В чем бы ни заключалась договоренность, достигнутая по телефону, она не вызывала у него смущения и он не испытывал необходимости таиться от Клэр.

— Вряд ли, — ответил он. — Жаль, что не сумею произвести на тебя впечатление, но боюсь, это просто сто сорок шесть, без миллионов и тысяч. Мы закрываем отдел исследований и развития. Он не окупается. Закрываем и распродаем имущество. Ну а сто сорок шесть человек попадает под сокращение.

— Ага. Ясно. И что же тогда в этих новостях хорошего?

— А то, что могло быть хуже, и я этого опасался. Если бы мы перевалили за двести, наш имидж был бы катастрофически испорчен. Но сто сорок шесть — сущая ерунда, не правда ли? Никто и внимания не обратит.

— Пожалуй, — задумчиво сказала Клэр.

После завтрака Майкл исчез в ванной, оставив Клэр размышлять над его словами. К роману она даже не притронулась. Клэр чувствовала, что ее охватывает какое-то оцепенение. Ощущение было не новым: она сообразила, что оно потихоньку крепло всю последнюю неделю. И то, что она только что услышала от Майкла, по сути, ничего не меняло: его объяснения не стали ни поворотным пунктом, ни моментом истины. Но оцепенение начало расползаться по всему телу и настолько усилилось, что она не могла больше его игнорировать. И внезапно она почувствовала себя глубоко, безысходно несчастной оттого, что сидит на залитом солнцем балконе, напротив искрящегося океана, в тысячах миль от мира, который она знает, мира, который ей понятен. Она вдруг страшно затосковала по своему маленькому домику на склоне Большого Малверна.

Спустя несколько минут Клэр вернулась в спальню, надела купальник и вышла из дома, ничего не говоря Майклу. Она отправилась на пляж.

Откровения Майкла не возмутили ее — она не была наивной и знала, чем Майкл зарабатывает на жизнь. Люди постоянно теряют работу, и это неизменно означает, что кто-то где-то сначала принял решение, приведшее к сокращению рабочих мест. Просто так случилось, что вот это конкретное решение было принято сегодня утром, на карибском острове, на балконе, за столом, где она завтракала с человеком, с которым вздумала завязать интимные отношения, а к балкону примыкала спальня, которую она с ним делила. Ну и какая разница? Никакой не должно быть. И он прав, сто сорок шесть — не такая уж большая цифра. В газетах регулярно читаешь истории о тысячах людей, разом потерявших работу.

Почему же ее подташнивает?

Может, в этом-то и дело. Пять тысяч человек нельзя вообразить. Такая цифра — пустой звук. Но «сто сорок шесть» отдавали какой-то непристойной конкретной реальностью. Бросив полотенце на обжигающий белый песок, Клэр ступила в воду и побрела туда, где шумел прибой, думая о ста сорока шести семьях, которые вскоре после Рождества получат известие об увольнении кормильца. Несомненно, Майкл поступил правильно. А заодно и позаботился о том, чтобы не испортить людям праздник. Он не был плохим, это ясно, но любить его она все же не могла. Не могла она любить человека, который принимает такие решения и находит в них удовлетворение. Наверное, кто-нибудь другой сможет. Во всяком случае, Клэр на это надеялась.

Теплая вода пенилась вокруг ее бедер, талии. Она набрала воздуха и нырнула в набегавшую волну От столкновения с волной у нее онемело лицо, зазвенело в ушах, а когда она вынырнула, солнечный свет показался нестерпимо ярким. Спасаясь от этого блеска и сияния, она прикрыла глаза и продолжила нырять, бросаясь на каждую встречную волну, и каждый раз будто получала пощечину, приводящую в чувство, от сурового, но участливого друга.

Купалась она недолго. Когда Клэр вернулась в дом, Майкла, слава богу, нигде не было видно.

Она упаковала вещи и оставила короткую записку: «Спасибо за все хорошее, но пусть их будет 147». А потом попросила безотказного Джорджа отвезти ее в аэропорт.

* * *

Клэр допила кофе, шоколад отставила в сторону и, натянув плащ на голову, побежала обратно в Центр современной истории. Впрочем, дождь уже почти перестал.

Кофе ее взбодрил. Она знала, что теперь ей хватит сил, чтобы просмотреть папки, и не боялась никаких, самых ужасных, открытий. (Единственное, что ее теперь пугало, — опасение вовсе ничего не обнаружить.) Размышления об отпуске только помогли ей осознать, с большей отчетливостью, чем прежде, кто она такая и что привело ее сюда. Этот дождь, эти серые английские небеса, эта вечно спешащая, озабоченная и отсыревшая человеческая масса — вот где ее место. Если последние двадцать восемь лет ее жизни и предполагали некую цель, то она ее достигла: этот кампус и этот архив. Все прочее, думала про себя Клэр, безотносительно. И ей не двинуться вперед, пока она не разберется с тем, что папки готовы ей раскрыть.

Клэр принялась читать.

* * *

Клэр многого ждала от бумаг Билла Андертона, но она и представить не могла, что они окажутся столь увлекательным чтением. Вместо кратких уклончивых записей на сухом официальном языке она обнаружила целый мир — перед ней разворачивалась целая эпоха.

На посту секретаря рабочего комитета у Билла, похоже, было куда больше обязанностей, чем просто служить голосом рабсилы. Он утешал отчаявшихся, вел политическую агитацию, разрешал споры и хранил секреты. По какому только поводу ему не писали! Коллега, мастер цеха на литейном заводе, жаловался, что его людям вычли из зарплаты время, проведенное в душе после смены (жалоба, повлекшая забастовку); убитый горем отец, испещривший убористым почерком пять страниц, заявлял, что монахини из глостерской обители мучают и держат взаперти его дочь. Неизвестно, отвечал ли Билл на все эти письма, но определенно откликался на многие, и это занятие, вероятно, отнимало у него кучу времени. Клэр никогда не думала о 1970-х как о далеком прошлом, но сейчас интонация и содержание переписки казались ей трогательно архаичными. Она была поражена тем, что Билл, обращаясь к членам профсоюза, без всякой иронии пользовался словом «брат», да и в каждом письме перед подписью он ставил «с братским приветом». Ее также удивило количество документов, связанных с «Национальным фронтом» и с попытками различных субъектов из разряда крайне правых проникнуть на фабрику в Лонгбридже. Она нашла письмо, в котором члену «Национального фронта» холодно отказывали в разрешении воспользоваться профсоюзным имуществом для проведения митинга; копию полуграмотного воззвания, приглашающего рабочих Бирмингема (Клэр глазам своим не верила) 20 апреля 1974 года на празднование дня рождения Гитлера, а также заявление рабочего комитета, клеймившее