Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

юноши-десятиклассника, и именно это придает повествованию свежесть. Повесть «Девочки и дамочки» описывает наступление немцев на Москву зимой 1941 года. И здесь тоже время взято в довольно узком, но характерном срезе – история одной женской ополченской бригады, посланной на фронт рыть окопы и оказавшейся незащищенной, лицом к лицу с немецкими танками.

Роман «Демобилизация» – очень интересная книга, интересна она не столько своими художественными достоинствами (хотя есть в ней и очень яркие страницы), сколько тщательным воспроизведением советской жизни 50-х годов нашего века. Читая эту книгу, как бы вдыхаешь московский воздух тех лет, ощущаешь атмосферу той жизни. В медлительном и несколько монотонном, детальнейшем повествовании живо вырисовывается и быт московской интеллигенции, и быт советской армии, и духовный климат интеллигенции тех лет. Можно сказать, что свою задачу – сохранить для потомков уже ушедшую навсегда жизнь, тот характерный и неповторимый способ существования, и дать им пищу для размышлений и сравнений – Корнилов выполнил блестяще.

Иосиф Богораз начал писать еще в конце 50-х годов, но только сейчас его произведения стали известны русскому читателю. На Запад проникли его роман «Отщепенец» и повесть «Наседка»[233]. Повесть «Наседка» – произведение, видимо, во многом автобиографическое. В ней рассказывается о массовых арестах среди партработников в 1937 году. Атмосфера в тюремной камере, разговоры заключенных, не доверяющих друг другу, подозревающих друг в друге «наседку» (провокатора, стукача), недоумение арестованных коммунистов и их неспособность понять смысл происходящего – всё это обрисовано очень реалистично и детально. Любопытно обрисована психология арестованного партработника, у которого не оказывается никаких твердых внутренних оснований для осуждения всего происходящего и, наоборот, очень легко – для оправдания: «У меня пропала всякая уверенность, самые бесспорные, казалось бы, истины стали лопаться, как мыльные пузыри. Представления о долге, о чести, об ответственности – всё вдруг пропало, повернулось в новом свете… В частности, понятие о непреднамеренности и субъективной ответственности. Как разграничить: ошибки, так называемое отсутствие умысла, и – преступления явные, караемые по всей строгости закона? Притупление бдительности, например: как прикажете трактовать? Промах? Или соучастие? Антипартийное высказывание: заблуждение? Или выпад, камень за пазухой? Вообще, просчеты всякие – и антигосударственная практика: где, собственно, грань? Весьма скользко, не правда ли? Принимая во внимание специфику нашего строя» (стр. 34).

Стали известны повести Светланы Шенбрунн. Повесть «Двадцать четвертая городская клиническая» – это документальный репортаж о пребывании в обычной московской больнице, не «закрытого» типа, не для привилегированных, а для всех. Низкий уровень профессионализма (особенно при установлении диагноза), теснота и антисанитарные условия, бездушие и грубость обслуживающего персонала – так обрисовывается «бесплатное медицинское обслуживание», которое, к тому же, и не бесплатное: «Я всю жизнь подоходный налог платила», – замечает одна из больных.

Вторая повесть Шенбрунн «Как на речке на Оке» – это очень живое, выразительное, легко и увлекательно написанное повествование об одной маленькой деревушке на Оке. Очень характерны, точно схвачены типы сегодняшних мужиков и баб. Контрастируют с ними реалистично изображенные два интеллигента, приехавшие отдыхать из Москвы в деревню.

И, наконец, следует сказать несколько слов о только что вышедшем на Западе романе молодого журналиста Саши Соколова «Школа для дураков»[234]. Герой романа (от лица которого ведется повествование и который обращается не к читателю, а к самому себе на «ты», к самому «себе другому», к себе двоящемуся) – ученик школы для слабоумных, страдающий сильным нервным расстройством, потерей памяти (у него «выборочная память», хранящая лишь то, что ему хочется сохранить), утратой чувства времени («наши календари слишком условны и цифры, которые там написаны, ничего не означают и ничем не обеспечены, подобно фальшивым деньгам») и потерей чувства собственной идентичности («доктор это называет растворением в окружающем»).

Это поток сознания, причем сознания больного, неупорядоченного и тем самым интересного, ибо такой ракурс, снимая контроль рассудка, позволяет писателю отдаться чистой стихии спонтанного мышления и чувствования (той стихии, о которой еще на заре русской литературы замечательно сказал Пушкин в своем знаменитом стихе «Не дай мне Бог сойти с ума»), освобождает полет его ничем не ограниченной фантазии, наводит его на самые неожиданные (и очень эффектные) ассоциации, творит причудливую (и впечатляющую) игру образов, игру слов, игру звуков и знаков. Чувствуется влияние фолкнеровского «Шум и ярость» (тех глав, где события показаны глазами дурачка), но это не подражание, а скорее усвоение технических достижений современного мирового романа (в том числе Джойса и Бютора). Это самостоятельное талантливое самовыражение сильной и яркой индивидуальности, это искреннее и местами достигающее подлинного трагизма полноценное художественное произведение. Роман Соколова – еще один интереснейший образец того направления неофициальной литературы, которое движется в русле «чистого искусства», далекого от политики и злободневности и занятого поисками новых форм, новых эстетических ценностей и нового способа выражения собственного духовного опыта. Не надо забывать, однако, что в стране, где «чистое искусство» преследуется как ересь и как отклонение от общеобязательного курса, такая аполитичность есть сама по себе акт политического протеста.

XIV. Заключение

Когда говорят о подпольной литературе в СССР, то часто не отдают себе по-настоящему отчета в том, что это означает на самом деле. Само слово «подпольная» сбивает с толку, ибо заставляет думать о некоем ограниченном и даже незначительном явлении, находящемся в противоречии с общепринятыми нормами, тогда как в действительности дело обстоит как раз наоборот: живая и подлинная русская культура (ибо «подпольной», запрещенной сегодня в России является не только литература, но и живопись, и музыка, и философия, и социология, и история, и религия), то есть то, чем на самом деле духовно живут русские люди сегодня, что выражает их жизненный опыт, их способ мышления, их мироощущение, находится под запретом, тогда как официальная советская культура, та, которую можно узнать из советских книг и журналов, из кинофильмов и радиопередач, есть лишь мертвая оболочка, есть псевдокультура, ибо основывается на ценностях (или псевдоценностях), в которые давно уже никто не верит.

Трудно найти этому историческую аналогию, ибо никогда еще не было такого тотального контроля над всеми формами творческой деятельности и ни одно общество в прошлом не жило в такой степени двойной жизнью. В советском обществе за фальшивым, искусственно поддерживаемым фасадом бурлит подспудно подлинная, но «подпольная» жизнь целого народа. Этой-то подлинной, но подспудной жизни народа сопричастна сегодня русская подпольная литература. Количество подпольных произведений неисчислимо. Трудно найти сегодня интеллигентного человека в России, который бы не соприкасался с литературным подпольем и не читал бы запрещенных книг.

Целью этой работы было показать размах явления, показать всё разнообразие неофициальной литературы. Важно отметить, однако, что при всем