Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

же всего нас, русских, поразила неспособность (или нежелание) западных «левых» серьезно и открыто встретить вызов. Вместо обстоятельного анализа поставленных в книге проблем они предпочли нападки (совершенно необоснованные) на личность самого Солженицына, стараясь скомпрометировать его, рассказывая о том, сколько денег он получил за свои книги на Западе, и умалчивая о том, что почти все свои деньги он отдал в фонд помощи советским политическим заключенным. Солидные коммунистические газеты не погнушались даже рекламой нечистоплотной, состряпанной в КГБ книжки первой жены Солженицына Наталии Решетовской.

В этой накаленной атмосфере, когда писатель каждый день мог ждать ареста или убийства из-за угла, он направил «вождям Советского Союза» свое знаменитое письмо, вызвавшее столько дискуссий в России и за границей. Впрочем, споры вызвала лишь позитивная часть письма – программа Солженицына, что же касается анализа сегодняшнего положения в стране, то он всеми признавался очень ясным и верным. «Все погрязло во лжи и все это знают и в частных разговорах открыто об этом говорят, и смеются, и нудятся, а в официальных выступлениях лицемерно твердят то, “что положено” и так же лицемерно, со скукой читают и слушают выступления других, – сколько же уходит на это впустую энергии общества! <…> Это всеобщая обязательная, принудительная к употреблению ложь стала самой мучительной стороной существования людей в нашей стране – хуже всех материальных невзгод, хуже всякой гражданской несвободы <…> и именно после того, что наше государство по привычке, по инерции всё еще держится за эту ложную доктрину, – она и нуждается сажать за решетку инакомыслящего. Потому что именно ложной идеологии нечем ответить на возражения, на протесты, кроме оружия и решетки»[223].

Ответом властей был арест. Солженицына отвезли в Лефортовскую тюрьму, ему предъявили обвинение в «измене родине» (статья 64 Уголовного Кодекса РСФСР, предусматривающая среди прочих наказаний также и смертную казнь). Но непреклонная твердость Солженицына, отказавшегося идти на какие бы то ни было компромиссы, возмущение и протесты в России и за границей побудили власти на этот раз прибегнуть к небывалому (со времен Троцкого) виду наказания – насильственной высылке за границу.

Эти полные драматизма дни красочно описаны Солженицыным в его книге воспоминаний «Бодался теленок с дубом». Эта книга дает не только очень ценный материал для понимания самого Солженицына и его творчества, но и очень живо рассказывает о том, какая жизнь ждет писателя, который, отказавшись от правила советской официальной литературы «не говорить главной правды», уходит из литературы советской в русскую подпольную литературу. Кажется невероятным, сколько усилий нужно было делать нобелевскому лауреату, чтобы спрятать написанное от чужих глаз, чтобы сохранить написанное от уничтожения: запечатывать рукописи в бутылки и зарывать их в землю (А. Кузнецов зарывал в банках), сжигать все наброски, планы и промежуточные редакции, разрабатывать целую систему того, как максимально использовать поверхность одной страницы, прятаться в загородных домах своих знакомых, скрываться от слежки агентов КГБ. «Никогда ни на ночь я не ложился, не проверив, всё ли спрятано и как вести себя, если ночью постучат»[224]. Жизнь русского писателя напоминает мрачную фантастику в духе Орвелла: подслушивающие микрофоны и «письменные разговоры» с друзьями – как способ укрыться от них, – петляния по ночным переулкам с подменой одежды, чтобы уйти от слежки, визиты милиционеров домой и угрозы, анонимные письма и непрерывные телефонные звонки, провокации КГБ и клевета в печати и невозможность ответить на эту клевету.

Очень интересны страницы, где Солженицын говорит о том, как были напечатаны первые его рассказы в «Новом мире», какова была атмосфера и порядки в этом самом либеральном советском журнале в самое либеральное время, и чего стоит этот «либерализм».

Оторвать такого писателя, как Солженицын, от родной почвы – значило нанести жестокий удар ему, а следовательно, и русской литературе и русскому читателю. Покидая родную землю, Солженицын оставил свое завещание русскому народу – «Жить не по лжи» («Насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. <…> И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи!»[225]).

XIII. Поток нарастает

Как сообщает «Архив Самиздата» (Мюнхен), за шесть лет, с 1968 по 1973 год, на Запад проникло 1540 различных произведений и документов самиздата, а за один лишь 1974 год – 455. И это несмотря на то, что «охота за рукописями» усилилась. Но власть уже ничего не может поделать с этим процессом. Небывалое стеснение человеческой свободы вызвало небывалый в истории феномен – массовую подпольную литературу. Обостряющиеся с каждым годом противоречия внутри советского общества заставляют власть расширять круг запретных тем. Всякое сколько-нибудь правдивое описание советской жизни оказывается недозволенным, серьезная постановка проблем – недопустимой. Всё безжизненней и лживей становится официальная литература, всё большее число писателей уходит в подполье, и всё резче становится разрыв. В Москве в шутку говорят: чтобы заставить сегодня молодого советского человека прочесть что-нибудь, например, «Войну и мир» Толстого, нужно перепечатать ее на пишущей машинке (как говорится в одном секретном докладе, ставшем достоянием самиздата, в СССР из магазинов и складов ежегодно отправляют в макулатуру непроданные книги на миллионы рублей).

Пока писались предыдущие главы этой книги, стали известны новые имена, стали циркулировать новые, только что написанные, произведения или рукописи, лежавшие припрятанными до поры. (При этом нужно помнить, что хронология здесь всегда относительна, ибо некоторые произведения до того, как получить широкую известность, иногда довольно долго циркулируют в каком-то узком замкнутом кругу.) Стали известны в последнее время лагерная повесть Шибанова «Оглянись», лагерная повесть Б. Хазанова «Глухой, неведомой тайгою…» и повесть А. Гаврилова «Братск – 54», тонкие психологические рассказы Александра Суконика и воспоминания о Пастернаке А. Гладкова, книга Виктора Некрасова «Записки зеваки», роман «Книга судеб» Осипа Черного, повесть Анны Герц «К вольной воле заповедные пути» (о сегодняшней жизни советской интеллигенции и о диссидентских кругах, это уже, так сказать, самиздат о самиздате); интереснейшая повесть Е. Лобаса «Раз в жизни», рельефно и выразительно рисующая мрачную жизнь провинциального захолустья; повесть «Палата № 8», подписанная инициалами А. З.[226] (о советской психбольнице и принудительном лечении здесь рассказывается не в обычной для такого рода сюжетов реалистической манере, а в совершенно неожиданном экспрессионистски-гротескном ключе, ярким своеобразным и необычайно выразительным языком); мемуары Л. Копелева (известного переводчика и друга А. Солженицына, Копелев – прототип Рубина в романе «В круге первом») «Хранить вечно»; «Воспоминания о моем детстве» Гюзель Амальрик; «Случайные заметки о личной жизни: впечатления и размышления Николая Ивановича Тетенова и его сына Александра»; новая книга