Причуды богов - Елена Арсеньева

Она опустила руку, выпрямилась и постараласьпринять достойный вид. Кто бы ни был этот жених, он не виноват, что их отцысамовольно решили участь детей своих. В конце концов, Юлия сама на себянакликала беду, назвавшись фамилией Белыш. Вот судьба и не растерялась, пустиластрелу – и угодила в самое яблочко! Надо полагать, будущий муж Юлии (дрожьпрошла по ее спине) тоже не больно-то счастлив предстоящим бракосочетанием,верно, полагает, что и его жизнь отныне кончена, если столь равнодушно стоит вэтой тьме, почти не глядя на невесту. А ежели он устроил сие нарочно? Можетбыть, Юлия, сама того не ведая, чем-то его прогневила? И теперь он мстит ей – вточности как какой-нибудь Король-Дроздобород, отвергнутый прекрасной принцессоюи прикинувшийся нищим, чтобы сломить ее гордыню? Ну так Белыш своего ужедобился – в компании с судьбой.

А может, все проще? Может, жених стольуродлив, что опасается до смерти перепугать невесту?

Почему-то мысль о предполагаемом уродствеБелыша очень мало обеспокоила Юлию. Убожество события, о котором она, каквсякая девушка, грезила будто о чем-то небывало прекрасном, торжественном,сверкающем фейерверками, когда в небесах летали бы букеты ракет, звезды,менявшие цвета солнца, подавило ее всецело, и она только и могла, что по-детскипростонала:

– Господи, хоть бы фату…

Рука Акимушкина дрогнула, он запнулся, икакое-то неясное бормотание вырвалось из его усов. С невероятным прозрением,которое осеняет людей в минуты опасности, она почуяла союзника в этомдолговязом, усатом человеке со смешной привычкой ломать руки и запахомкарболки, вдруг напомнившим ей Виктора Петровича. Ах, почему глупый Павлин, ане доктор Корольков попался ей в коридоре! Он бы не допустил…

«Нет. Все! – сурово оборвала онасебя. – Уповай лишь на Господа – на все его воля!»

Безотчетно пошарив в кармане, она вынуламарлевую тряпицу – чистенькую, хоть и помятую, – и одной рукой неловконабросила себе на голову на манер шарфа. Странно, однако ей стало легче…

Акимушкин домаршировал с Юлией до жениха,принял из рук второго шафера, явившегося из тьмы подобно призраку (да и всездесь были призраками, в том числе и сама Юлия, прежде всего она со своимиглупыми надеждами!), венец и стал за спиной невесты, пытаясь его нахлобучить наголову ей, но венец соскальзывал с марли.

Юлия молча терпела, опустив глаза.

– Чада, не мешкайте, – нетерпеливопрошептал священник, и Акимушкин взорвался гнусавым клекотом:

– Фата мешает! Не видите, что ли?!

Жених тихо кашлянул, а Юлии почудилось, что онподавил смешок. Всхлипнув от ярости, она схватила венец и с силой надвинула егосебе на голову. Акимушкин стоял позади, издавая какие-то звуки, напоминающиенервное похрустывание пальцами.

Юлии вдруг захотелось обернуться и взглянутьна него, однако священник шагнул вперед, и венчание началось.

* * *

Священник плел свою неразборчивую церковнославянскуювязь, и все, что могла услышать Юлия, было странное имя ее жениха:Александр-Сигизмунд.

«Он что, поляк? – подумала как о чем-товажном. – А тот был француз, как его, Александр-Флориан, сын «маленькогокапрала»…»

Юлия нервически хихикнула, вспомнив, чемокончилось ее общение с Валевским, и едва расслышала свое имя:

– Венчается раба Божия Юлия…

Венчание! Господи Боже! «Все закончитсявенчанием», – пророчила маленькая черноголовая гадалка, похожая нанарядную сороку. Надо же! Все испытала Юлия из того, что показали карты:беспутство, заточение, интриги, встречу с молодой брюнеткой-иностранкой,дальнюю дорогу… теперь вот венчание. Но вот что делать с колдовской фразой:«Ваш милый думает о вас!»?

Юлия покачала головой, и венец на нейугрожающе накренился, да шафер оказался начеку и успел его подхватить.

Священник что-то спрашивал, она и женихотвечали, едва шевеля губами. Наконец поп пошел вокруг жалкого подобия аналоя;неуверенно ступая в полумраке, жених с невестой потащились следом. От сладкогозапаха ладана кружилась голова. «Круг ракитова куста венчалися», –вспомнилась строчка из какой-то песни. Прежде слова эти были невнятны Юлии –теперь она понимала их смысл.

Впрочем, какая разница, подумала она,безучастно скользнув на очередном повороте взором по лицу приотставшегоАкимушкина, профиль которого вдруг оказался в круге света. У него былнеобычайно длинный и смешной нос – вполне соответствующий этим нечеловеческимусам, вдобавок острый на конце, будто клювик у скворца. Что-то было странное вэтом… что-то неестественное. Как если бы к обычному человеческому носу длязабавы пристроили малую палочку. «Но как же это можно бы сделать? –размышляла Юлия, с наслаждением отгородившись этим пустяком отреальности. – Никаким клеем не удержится. Веревочками тоже – первое делобудут соскальзывать, да и не видно на лице Акимушкина никаких веревочек. А,вот, есть отгадка! Надобно отыскать малую рогулечку, раздвоенную веточку изажать ею нос. Тогда он сделается смешным и острым, однако ноздри будут зажатыи говорить придется в нос…»

Какая-то мысль пронеслась в голове Юлии, дасбилась: священник остановился и как бы со смущением пробурчал:

– Вы обвенчаны. В знак любви вашей поцелуйтедруг друга.

Белыш, загораживая свет крутыми плечами,надвигался на нее… блеснули его глаза… Но ей было сейчас не до него: смутноеподозрение, давно тревожившее душу, оформилось в догадку, сперва ошеломившуюсвоей чудовищностью, а потом опалившую яростью. Этот запах, и сложение, инервное похрустывание пальцев… Гнусавый голос? Рогулькой зажат нос, чтобыговорить невнятно, неузнаваемо! Усы? Да ведь все просто! Юлия резко повернуласьк ничего не подозревающему Акимушкину и схватила его за нос так сильно, что онпо-поросячьи взвизгнул от боли и отшатнулся, оставив в дерзновенной руке Юлиималую, но тесную рогулечку и… усы. Пышные свои, роскошнейшие усищи!

– Предатель!

Юлия широко замахнулась для оплеухи, но чьи-тожелезные пальцы стиснули ее запястья, и шепот:

– Велено же целоваться, а не драться! –коснулся ее дрожащих от возмущения уст.

* * *

Он сразу захватил ее в плен и тисками рук, ижадной, болезненной хваткой рта. Стоило Юлии рвануться, как он завел руки ей заспину, придавив к своему каменно-твердому телу, так что она вздохнуть не могла,а малейшее движение ее губ, пытавшихся вырваться, стерегли его зубы. И он разадва-три довольно-таки крепко укусил Юлию, пока она не ощутила солоноватый вкускрови и не сдалась, подчинилась этой боли.