Причуды богов - Елена Арсеньева

В голове у нее черт знает какая сумятицатворилась, но жар этого поцелуя выжег все мысли, наполнил тело томительноймедовой сладостью, а голова пошла медленно кружиться, так что Юлия простовынуждена была еще крепче прижаться к своей единственной опоре.

Тиски его рта чуть ослабели, и язык нежно,осторожно обводил ее искусанные губы, как бы прося прощения за грубость… илистрасть?

У нее вдруг сердце зашлось от щемящей нежностиэтого нового поцелуя. Божественное ощущение, когда язык его коснулся ее нёба…

Он отпустил ее руки, но ничего, ничего другогоона не могла сделать, как обнять его за шею и осторожно, самыми кончикамипальцев, коснуться его затылка под упругими завитками коротко стриженных волос.

Он что-то тихо выдохнул ей в губы, какое-тослово, но Юлия не расслышала и сделала попытку отстраниться, переспросить,однако жених перехватил рукою ей голову, не давая разомкнуть рта, и, непрерывая поцелуя, провел, едва касаясь, указательным пальцем по своим губам, погубам Юлии, и она приняла его палец себе в рот, чуть посасывая, чуть покусываяи обводя напряженным языком луночку ногтя.

Белыш коротко вздохнул, перехватил другойрукой Юлию ниже талии, и она едва не лишилась сознания, ощутив силу егожелания.

– О милая… милая моя! – простонал он,нетерпеливо комкая, задирая ее платье и уже поцарапывая ногтем обнаженноебедро. – Ты пришла! Ты со мной!

И тут Юлия, коротко взвизгнув, отпрянула,оттолкнула его изо всей силы, так что он, падая, сшиб свечу с подобия алтаря.

Да ей и не нужно было света, чтобы узнать его.Ведь это был Зигмунд!

«Коли так… вы меня в подлецах все времячислили? Коли так – нам и говорить более не о чем!»

– …О чем это вы, барыня?

Юлия обернулась, не сразу поняв, что неЗигмунд стоит перед нею, с лицом холодным, хотя сердце его горит яростью, аденщик его Антошка, и не слова бесповоротного прощания вновь брошены ей в лицо,а робко вымолвлено недоумение.

– Что ты? – исподлобья глянула Юлия, иАнтон испуганно хлопнул ясными голубыми глазами:

– Зову вас, зову, а вы не откликаетесь,бормочете все свое…

– Ладно. Что нужно-то? – неприветливооборвала его Юлия, и Антон попятился:

– Ку-ку…

– Ку-ку?! – зловеще повторилаЮлия. – Ты что же, издеваешься надо мной?! – И Антон обреченновытянулся, заворотил голову, с готовностью подставляя себя под барские оплеухи:

– Никак нет! Ку-кухарка в наем пришла!

Юлия мгновение смотрела на него лютыми,незрячими глазами, и жар стыда опалил ей лицо.

Бедняге Антоше немало, конечно же, перепало отее бешеного норова за последнюю неделю, но чтобы ждать от нее рукоприкладства…Хорошо же, верно, показала себя молодая барыня!

– Ты иди, Антоша, – сказала она ласково ислабо улыбнулась, когда у денщика глаза едва не вывалились из орбит отизумления. – Я сейчас буду.

И снова отвернулась к окну, сплела пальцы,нервно, громко хрустнула ими, пытаясь успокоиться.

Этот звук напомнил ей, понятное дело, доктораКоролькова, и Юлия сама не знала, всхлипывает она или усмехается, воображая,каково ему, бедному, досталось в ту несусветную ночь! Мало того, что схватилиза нос, оборвали усы, назвали предателем – еще и принудили быть свидетелемпервой супружеской ссоры новобрачных Белыш-Сокольских.

– …Но меня и в самом деле так зовут! –воскликнул Зигмунд, когда Юлия первым делом обвинила его в подлоге: мол,выведал, что она ждет вести от отца о грядущей своей свадьбе с Белышем, изаступил его место. – Если кто-то думает, что Александр Белыш и СигизмундСокольский – два разных человека, то они ошибаются! Отец у меня русский, мать –наполовину из Гедиминовичей-Бельских, наполовину из поляков, Сокольских. Вчесть одного прадеда назвали Александром, в честь другого – Сигизмундом, а налитовский манер – Зигмундом: так нравилось матушке.

Юлия стояла перед ним дура дурой. А и впрямь –кто же она еще?! Можно было связать все эти ниточки еще при разговоре соРжевусским, который упоминал враз и Белыша, и Сокольского среди своих парижскихзнакомцев. Мало вероятия, чтобы они оба одновременно оказались среди друзей егодетства – скорее всего речь шла об одном и том же человеке… как и выяснилосьвпоследствии.

И многое другое выяснилось в ту безумную,душную, предгрозовую ночь.

– Как вы узнали меня на станции – там, сАдамом? Мы ведь никогда не видались с вами? – допрашивала Юлия, желаянаконец раз и навсегда сорвать все покровы тайны, окутывавшие ее отношения сэтим ненавистным человеком.

Ненавистным? Да! А как же иначе?!

– Ошибаетесь, – покачал головой Зигмунд(хоть убей, Юлия не могла его называть по-другому). – За месяц до этойвстречи я был в Варшаве и виделся с вашим батюшкою. Собственно, приехал я тударазъяснить наши с вами отношения и, если это окажется возможным, разорвать нашузаглазную помолвку.

– Вот как? – надменно процедилаЮлия. – Что же вы сего не сделали?

Ни зги не было видно, однако она несомневалась, что Зигмунд улыбнулся, пытаясь проникнуть сквозь тьму своимприщуренным взором, когда-то сведшим ее с ума…

– Князь Никита Ильич меня вполне понял ивыразил готовность пойти навстречу моим желаниям, однако прежде попросил менявстретиться с вами.

– Что-то я не припомню такого знаменательногособытия! – пробурчала Юлия.

– Я был в Варшаве инкогнито. Видите ли… ядолжен пояснить сразу, чтобы хоть это не стояло между нами. (Он подчеркнул:«хоть это», и Юлия едва не застонала: многое, ох как многое стоит между ними!)Мои действия были изначально связаны с действиями русского штаба. Я, как бы этопоточнее выразиться… изо всех сил ослаблял поддержку, которую Западная Европаоказывала Чарторыйскому и прочим польским мятежникам. Много лет я был дружен сВалевским – теперь это мне пригодилось. Всегда, поверьте, всегда целью всехмоих деяний было благо Отечества, России.

«Ну, спасибо и на том, – подумалаЮлия. – Стало быть, все-таки не предатель, а шпион!»

Забавно. Дед ее, Димитрий Корф, тоже былшпионом.

– То есть повидаться с вами я никак не мог, новсе же видел вас. В маскараде у графини Сухоруковой. Помните, вы танцевали скнязем Никитой, и он в танце сшиб ваш тюрбан… вы были одеты Шемаханскоюцарицею, помните? А его высокопревосходительство – мавром, княгиня Ангелина –мадам Помпадур… Помните?