Причуды богов - Елена Арсеньева

«Может, какой один еврей и продал немножкоХриста…» – вспомнилось Юлии. Да. И «немножко Иегову» продал старый лгунАскеназа. И впрямь крепко боялся он Сокольского. А какая дивная предоставляетсявозможность сейчас сквитаться со старым христопродавцем и с Люциной! Кстати!Рассказав, что переспала в Театре с «другом детства» Зигмунда – Валевским, онасквитается и со своим свежеиспеченным супругом – раз и навсегда. А уж еслиприпомнит и второго «друга детства», Ржевусского… Ох, да ведь она для этойтроицы всего лишь какая-нибудь из тех девок, к которым они в Париже втроемходили за «галантным образованием»! И все это с нею сделал он, Зигмунд! Что жеудерживает Юлию, чтобы не бросить ему в лицо всю правду о себе? Вот это был бызалп! Он разорвал бы Зигмунда в клочки. И уничтожил бы его на месте! А заодно иее. Вот именно – уничтожил бы Юлию в его глазах.

Почему это ее так заботит? Ведь он в ее глазах– подлец, убийца… лжец.

– Ну, хватит. Пора прекратить этибессмысленные пререкания.

О, это ведь он, Зигмунд, сказал. Да, Юлиясогласна. Пора прекратить.

– Еще одно слово…

– Юлия! Умоляю вас – довольно! Вы вправенегодовать: я навлек на вас столько бед. Но поверьте: с той минуты, как яувидел вас на маскараде, все мои мысли были о вас. Я не разорвал помолвку. Язнал, что мятеж разразится, а потому принужден был отложить сватовство. И, увидеввас с этим мелким подлецом Коханьским, я голову потерял. Должен был с вамитотчас объясниться, но все пошло кувырком!

Он безнадежно махнул рукой, и Юлия судивлением обнаружила, что видит очертания его фигуры: они проговорили дорассвета. С окон сняты ставни, а в этой хатке, изображавшей церковь, никого: ипоп, и дружки, верно, давно ушли. Кони устало ржут у крыльца. Что ж, брачнаяночь прошла в упреках – а что теперь?

В висках вдруг так заломило, что Юлия невольносхватилась за голову. Ох, какая боль, какая тяжесть, какая усталость! Ничегоуже не хочется – только прекратить всю эту комедию.

– Юлия…

– Ох, да о чем вы? – безнадежно проронилаона. – Вам бы все забавляться. Кто может счесть сие венчаниедействительным?

– Священник настоящий! Венчал нас по истинномуправославному обряду, – вскинулся было Зигмунд, но Юлия остановила его,резко выставив ладонь:

– А по какому обряду венчались вы с Вандой?

Она не дотронулась до Зигмунда, но он отпрянултак, будто Юлия его ударила.

– С Вандой?! Откуда вы это взяли? Кто…

– Кто мне рассказал? – перебилаЮлия. – Да она сама. Ведь вы женились на ней в Кракове, чтобы она помоглавам в убийстве тетки? Вашей тетки! А потом отдали ее Аскеназе, в его Цветочныйтеатр. Нет, в ваш Цветочный театр!

В комнате с каждым мгновением становилось всесветлее, а лицо Зигмунда – все темнее, все мрачнее.

– Я все знаю! – торопилась Юлия. –Аскеназа мне все открыл: что он всецело в вашей власти, что если прогневит вас– он пропал! А я бежала потому, что пуще смерти не хотела видеться с вами, также как и Ванда. Мы обе спасали от вас: я – свою душу, она – свою жизнь!

– Пуще смерти… – глухо повторил Зигмунд, иЮлии показалось, что он не услышал из ее безумной речи ничего, кроме слов:«Пуще смерти не хотела видеться с вами».

Он стоял перед нею с холодным лицом, хотясердце его – она знала, чувствовала это всем своим сердцем! – горелояростью.

– Коли так… вы меня в подлецах все времячислили… – Зигмунд вдруг начал задыхаться. – Коли так, нам и говорить не очем!

Он резко зашагал к двери, а Юлия тупо гляделаему вслед.

– Наш брак недействителен! – жалобновскрикнула она в прямую удаляющуюся спину.

– Не обольщайтесь! – ответиласпина. – Я был крещен в двух церквах: православной и католической. Вот и сВандою… – Зигмунд подавился, выговорив это имя, – я вполне мог венчаться вкостеле, а с вами – по православному обряду. К тому же только вам известно моенастоящее имя. Но уж никак не Ванде! – Опять этот клекот в горле. –Она и не подозревает о нем… И о том, на что я способен!

Тут Зигмунд наконец обернулся:

– Я сейчас еду в свой полк. А вы, сударыня,извольте проследовать в Клешев, где теперь наша ставка и где я снял для васдом. Прощайте.

Он вышел. Прозвучали за окном отрывистыеголоса, потом застучали копыта… Осторожно приотворилась дверь, просунулосьробкое голубоглазое лицо, взглянуло на Юлию:

– Чего изволите приказать, барыня?

Юлия не знала. Да и знай – не могла быговорить. Она чувствовала себя так, будто для забавы решила попробовать, каковоэто: сунуть голову в петлю, – и попробовала, да невзначай сшибла табурет.

Первое, что сделала Юлия, обосновавшись вКлешеве, это уволила кухарку – пригожую молодичку, исполняющую и обязанностигорничной. Антоша на приказ барыни вытаращил глаза: «А барину Ката была понраву!», но Юлия не удостоила его ответом и не стала уточнять, что он имеет ввиду. Наверное, такая румяная, пышная бабенка, чем-то схожая с приснопамятнойАннусей, и впрямь пришлась по нраву Зигмунду! Потому и была уволена. Впрочем, можетбыть, речь шла только о том, что Ката прекрасно стряпает. Но Юлия не хотеларазбираться, хотя создала себе множество неудобств: непросто было найти заменув этом польском местечке, взбудораженном войной и неизбежным поражениеммятежников! Она испытывала странное, мстительное удовольствие, поступив хоть вэтом вопреки Зигмунду, но, покушавши два дня Антошиной стряпни, велела все жеприискать новую кухарку: мало, что сердце от ревности и тоски дочерна выгорело,так еще и есть подгорелое да сырое?!

Стряпка, пришедшая наниматься, сперва даженапугала Юлию своим безобразием: пожилая девушка, высокая, худощавая,нескладная, угрюмая, она носила черный платок, закрывающий пол-лица, но все жене скрывавший замусоленной повязки на глазу: еще в детстве, по ее словам,пьяный отец ударил в глаз так, что он вытек.